напоминали о приближении Нового года. Неужели мне придется встречать его со своими предками? К семейным друзьям, обремененным детьми, идти не хотелось. Галя Тишковец уезжала на несколько дней к родителям в другой город, а Люсьена... Что говорить о ней: мало того что больше я не считаю ее близкой подругой, мне было бы неприятно лицезреть Кира, живущего в ее доме.
Но в университете я отвлеклась от своих раздумий: заканчивалась зачетная неделя, самая горячая перед сессией. С утра собирала рефераты у первокурсников, до обеда разбиралась с должниками, в конце дня принимала экзамен у досрочников. Общение со студентами забрало столько сил! Беспечные разгильдяи отличались едва прикрытой наглостью и полным невежеством в предмете, а дрожащие от страха отличники, бледные или раскрасневшиеся от волнения, поражали своим стремлением к высшему баллу. Они лебезили передо мной, как перед «королевским высочеством». По этим наблюдениям – на языке психологов их называют включенными – тоже можно писать статьи, но после ссоры с Артуром-Витей у меня пропал интерес и к научным исследованиям.
Когда я вернулась из аудитории на кафедру, здесь уже было все готово к празднованию Нового года: столы сдвинуты в один длинный, на нем выставлены закуски и бутылки. Леонид Александрович, в отлично сидящем на нем темном костюме, безупречной рубашке в узкую полоску, оживленно командовал подготовкой к празднику. У него был повод для хорошего настроения: накануне стало известно, что врачи перевели профессора Аношина на инвалидность без права работы, а значит, возрастали шансы Лунина занять официально освободившееся место. Зато моя надежда доказать право авторства на исследования потерпела полный крах.
Сегодня Леонид Александрович – брюшко скрыто умелым кроем пиджака, волосы вокруг лысины коротко подстрижены, бородка аккуратно оформлена – держался с подчеркнутой вальяжностью: «избранный президент», еще не у власти, но фактически на престоле. Он и речь за праздничным столом произнес соответствующую. Обрисовал перспективы и акценты. Сказал, что будет усилен контроль за исполнительской дисциплиной и что в связи с финансовым кризисом на кафедре неминуемы сокращения.
И первой назвал фамилию Гали: «Должность Тишковец упраздняется. Держать лаборанта – это роскошь в наши дни!» В тот миг я подумала одно: хорошо, что подруга уже едет в поезде и не знает о том, что потеряла работу. Понятно, что она попала под сокращение, потому что встала на мою сторону в нашем конфликте с Луниным. В любом случае я постараюсь сделать для нее все, что в моих силах, поспрашиваю у друзей, нет ли где подходящей вакансии для Гали.
Не успела я озаботиться положением Гали, как стрела полетела в мою сторону.
– А что касается вас, Дарья Гелиевна, – Лунин метнул грозный взгляд и заговорил медленнее, – то вам, уважаемая, придется взять на себя обязанности вашей приятельницы: отслеживать задолженности по кафедре, проверять сроки исполнения планов, готовить документы на выпускников и прочее, прочее.
– Но это же работа секретаря! Почему вы хотите навесить ее на меня? – не выдержала я наката. – Я и так загружена до предела, у меня лекции чуть ли не ежедневно! А еще семинары, проверка работ.
Леонид Александрович сочувственно покачал головой:
– Я все это учел. Количество часов вам будет сокращено. Часть учебной сетки мы освобождаем для кафедры социологии, а ваш предмет на непрофильных специальностях будет предлагаться как факультатив.
Как дважды два ясно, что эти пертурбации с учебной сеткой – не случайность. Подлый вор и научный фальсификатор выживает меня с кафедры! Однако на другом конце стола я заметила подобострастные кивки отдельных коллег: для них начальник всегда прав. У Лунина, я заметила, всюду друзья. Наверняка мое заявление о плагиате, отданное ученому секретарю совета, тоже упрятано под сукно. Кто в университете захочет ссориться с влиятельным человеком!
Я взяла бутерброд с семгой и стала жевать его.
А Лунин продолжил речь, не оставив без назидания ни одного сотрудника. Наконец сменил тему:
– А теперь, дорогие коллеги, – торжественно приподнял стопку с водкой, – предлагаю тост за успешное преодоление нашей кафедрой финансового и иных кризисов.
Присмиревшие от его сентенций сотрудники торопливо чокнулись, и вскоре праздничное оживление вернулось в комнату. Лунин тоже больше не возвращался к делам, а ухаживал за близсидящими дамами.
Я не стала дожидаться окончания празднования и незаметно выскользнула за дверь.
Едва я вошла в квартиру, как попала под град маминых упреков: и мебель я обещала пропылесосить, но забыла, и продукты к новогоднему столу не закупила, и еще множество прочих не. А завтра уже тридцать первое!
– Извини, мама, сегодня я устала. Но все, что ты просишь...
– А я устала просить! Ты уже взрослая женщина, пора бы самой подумать о порядке в доме!
– Девочки, девочки, не ссорьтесь! – Это мой добрейший папа пытался нас примирить.
– А ты не защищай свою дочь! Живет как в гостинице, на всем готовом.
Быстренько повесив шубку на вешалку и переодев обувь, я юркнула в свою комнату. Нет, с гостиничным мое житье-бытье не сравнить. Там за тебя все сделают, неслышно-невидимо твой быт обустроят и врываться без спросу в твой номер не посмеют. Я прилегла на диван и включила негромкую музыку, чтобы не слышать продолжающейся в коридоре перепалки. Но, как бы мы ни ссорились, завтра в полночь сяду вместе с родителями за стол перед телевизором, чтобы поднять новогодний бокал под чеканную речь президента. А куда мне деваться?
Легкая дрема уже накрывала меня, когда раздался телефонный звонок. Я лениво потянулась к трубке принять новогоднее поздравление от полузабытой подруги и убить несколько минут в бессмысленной болтовне. Абсолютно неожиданный, но, безусловно, знакомый мужской голос заставил меня собраться. Звонил Кир! Я, спустив ноги на пол, застыла в ожидании его извинений.
– Дашуля! Я дико виноват, что не объяснился, не попрощался с тобой, как говорится – ушел по- английски. Но Люсьена меня умоляла не говорить тебе... А теперь ты все знаешь. Васька проговорился. В общем, я – жалкий трус. Казнить или миловать – все в твоей воле!
Я набрала побольше воздуха в легкие, не спеша выдохнула и приняла расслабленную позу, откинувшись на диванные подушки.
– Ты не хочешь со мной разговаривать? Почему ты молчишь, Дашуля? – обеспокоился Кир.
– Время для разговоров, мне так кажется, упущено, – отозвалась я.
Теперь замолчал он. Затем заговорил вновь:
– Дашуля, а где ты встречаешь Новый год?
– По-моему, тебя нынче это не должно касаться.
– Мы с Люсьеной подумали тут... Если ты никуда не идешь, то приезжай к нам...
– К вам?! – От возмущения я чуть не задохнулась и вскочила на ноги. Заходила по комнате взад- вперед. – И вы смеете мне это предлагать после вашей совместной подлости по отношению ко мне?
– Люсьена сказала, что ты ее простила. И я подумал: может, мы все сможем сохранить дружеские отношения. Ведь мы с тобой, Дашенька, всегда находили общий язык.
Эмоциональный взрыв, охвативший меня, затих. Что я, в самом деле, взбеленилась? Я же профессионал в психологии отношений, а тут представился прекрасный случай проверить теорию на практике – конвертировать обиды в позитив. И пожалуй, предложенный Киром вариант ничуть не хуже сидения перед телевизором вместе с родителями.
– А кто еще будет в вашей компании?
– Значит, ты не против? А у нас, так вышло, больше никого не будет. Хотели встречать Новый год с одной парой, но друзья купили горящую путевку к финикам и уже укатили. А втроем нам будет даже лучше: Люсьена, я и ты. Все обсудим, расставим точки над «i».
– А где сама Люсьена? Передай-ка ей трубочку. Я хочу у нее тоже кое-что спросить.
– Она уже спать легла. Последнее время сутками напролет работает, выматывается до крайности. Как домой вернется, так в кровать валится.
– Легла и заснула? – уточнила я.
– Даже похрапывает тут рядом.
– Тогда скажи мне, Кир: ты давно замыслил свой побег от меня? Сколько времени жил на два лагеря?
