неведении – на ее молчание я положиться не могла.
Я дошла до платной автостоянки, где ночевал мой серокрылый друг «ровер». Огляделась: посторонних нет, только дежурный охранник. Я нырнула в авто, вырулила за ограждение и покатила к северным границам города, в сторону Шувалова. Город уже ожил после зимней спячки, снег растаял даже в тенистых переулках, а очищенные от грязи на недавнем апрельском субботнике газоны радовали глаз зеленеющими ростками.
Выехав на загородное шоссе, я вдруг подумала, а не заехать ли на кладбище, благо находится оно в четверти часа езды от поселка, где живет Рената. Кошмарный сон еще не выветрился из головы: а ну как мама звала меня посетить могилку? Всякие суеверия всплывают в памяти после встречи с умершими во сне. Тут же я вспомнила, что недавно миновала очередная скорбная годовщина. Мысли мои замедлили ход, и светлая печаль заполнила сердце.
Однако мои размышления взорвал звонок мобильника. Это беспокоился обо мне Матвей. Спрашивал, добралась ли я до места. Я ответила, что планы мои немного изменились: хочу наведаться на кладбище, а потом поеду к Ренате. Закончив разговор, я отключила связь. Суетность мира живых не вписывалась в мое настроение.
И снова я обращалась к маме. Я так углубилась в мысленный разговор, что на левом повороте едва не подставилась под летящий мимо черный «мерседес». Скрежет стали вывел меня из оцепенения. В запоздалом испуге я резко нажала на тормоза. «Мерс» промчался мимо на большой скорости, а я, вырулив на обочину, вышла из машины и осмотрелась. Так и есть, свежая вмятина красовалась на переднем крыле машины. Я покачала головой, однако винить, кроме себя, было некого. Выбитая из колеи, я поехала неуверенно, на малой скорости, придерживаясь обочины.
Вскоре я миновала поселок, где жила Рената, и свернула в сторону городского кладбища. Постояла перед железнодорожным переездом, пропустив бесконечной длины товарный состав. Вагоны громыхали почти у меня над головой, и я чувствовала себя беззащитной букашкой под занесенным над ней сапогом охотника. Наверное, не следовало сегодня самой садиться за руль, сказывалось нервное напряжение последних дней. Беспокойство, охватившее меня после инцидента на Шоссе, не проходило.
За переездом дорога сужалась, но и движение здесь почти отсутствовало. Люди редко приезжают на кладбище по будням, к тому же большинство посетителей этого места пользуются электричками. Похоже, сегодня в железнодорожном расписании были отмены – ни одной души вокруг. С обеих сторон захолустного тракта раскинулись безлюдные совхозные поля, похожие на распластанную коровью шкуру – белеющие пятна залежалого снега на черной влажной земле. Отсюда до кладбища рукой подать. Уже виднелась ржавая устаревшая ограда, служебное здание, рядом автобус с траурной полосой на корпусе.
Я припарковалась на пустой стоянке. Вышла из машины, разминая ноги, огляделась по сторонам. Увидела, что искала: метрах в двадцати несколько бабушек торгуют цветочной рассадой. Мне повезло: сегодня торговцев могло и не быть. Я сделала лишь шаг в их сторону, как за моей спиной заскрежетали тормоза невесть откуда налетевшей машины. Я отпрянула – черный «мерседес»! Тот самый, что зацепил меня на шоссе? Дверцы «мерса» распахнулись, и оттуда выскочили четверо молодчиков. Они схватили меня под руки и затолкали в автомобиль, сунув на ходу мне в рот кляп. Я не успела даже вскрикнуть. Один из них поспешно вырвал у меня из рук ключи от моей машины. Последнее, что я увидела – испуганных бабуль, обнимающих горшочки с цветами. В следующую минуту мне на голову натянули черную шерстяную шапку и свет исчез. Машины взревели моторами почти одновременно.
Я не видела, куда меня везли. Лишь по толчкам снизу догадывалась, что едем мы по грунтовой дороге. Потом машина и вовсе завязла во влажной весенней колее. Пока они моим же «ровером» вытягивали свой «мерседес», мне разрешили прогуляться по обочине. И даже освободили глаза от шапки. Кляп вынули изо рта еще раньше, как только мы отъехали от кладбища.
Бежать некуда. С двух сторон простирается болотистый перелесок, зыбь и вода. В апреле такие места абсолютно непроходимы. Я попыталась узнать, в чем дело, куда меня везут. Но похитители хмуро молчали. Лишь один из них буркнул: «Иди, оправься!»
Вскоре мужики, по уши изгваздавшись в грязи, вытащили машину из ямы. Теперь она медленно, слегка накренясь, тащилась по бугру с краю дороги. Впереди полз захваченный похитителями «ровер». Шапку на голову мне больше не натягивали. Вскоре скверная дорога и вообще исчезла из-под колес. Машина, проехав лесом, уткнулась в какие-то ветхие постройки, на первый взгляд нежилые. Однако из покосившейся избы на шум мотора выбежал мужчина. Я узнала его – Алексей! Он энергично потирал себя по взмокшей челке, будто хвалил за успешно проведенную операцию.
– Добро пожаловать, Елена Павловна. Сейчас будем подписывать отказную от галереи или желаете откушать?
Он явно издевался. Его помощники, доставившие меня, весело загоготали. Я была беспомощна и одинока. Меня ввели в избу, усадили на табурет и положили передо мной переписанный заново договор и ручку. То, что договор был расширен, я поняла сразу – вместо одного листа, текст занимал полтора. Так и есть, согласно договору я должна была подарить нормалистам свою галерею, а не передать в аренду, о чем говорилось прежде. Подписать? А будет ли им смысл оставлять меня в живых после этого? Я помотала головой, твердо заявив, что ничего подписывать не буду. В тот же момент увесистая пощечина чуть не свернула мне голову. И тут микрочип, встроенный мне в затылок, сыграл добрую службу. Встряска тотчас лишила меня сознания.
Очнулась я на широкой деревянной полке и поняла, что нахожусь в маленькой баньке. Было свежо, особенно тянуло холодом от стылой печи, однако поверх меня лежал массивный тулуп из овчины. Я натянула его до носа. Еще немного полежав, я поднялась и подошла к двери. Она, как я и думала, оказалась заперта. Перед маленьким, подслеповатым окошком маячила спина охранника. Я постучала в зарешеченное окошко своей темницы.
Охранник оглянулся и прокричал:
– Нести бумагу? Будешь подписывать?
– Нет, – произнесла я одними губами.
Он сразу потерял ко мне интерес и отвернулся. Когда за окошком окончательно стемнело, я ощутила голод. Что же, они уморить меня решили? Однако вскоре послышался скрежет отпираемых засовов. Согнув голову под низкой притолокой, в баньку ввалился Алексей с керосиновой лампой в вытянутой руке. В тусклом мерцающем свете фигура его казалась непомерно огромной, тени на стенах расширяли ее до фантастических размеров.
– Ну что, прынцесса, долго упрямиться будем?
Я решила разбудить человеческие чувства в моем похитителе и напомнить, что само собой в эти часы пришло мне на память. Несколько лет назад, еще до моего отъезда из страны, Алексей попал в передрягу по собственной вине. Он не смог выплатить подельникам должок, и те похитили у него дочек, двух школьниц- близняшек. Тогда ко мне пришла его жена и на коленях умоляла помочь деньгами. Она показала мне жуткую видеозапись, где бандиты издевались над детьми. Я отдала ей последнее, что имела, – деньги, отложенные на мое лечение. Алексей забыл? Как он мог, сам пострадавший от произвола извергов, встать на этот путь? «Может, он лишь попугает меня и отпустит?» – мелькнула спасительная мысль.
– Алексей, как ваши дочери поживают? Поди уже совсем взрослые барышни стали? Они окончили школу?
Алексей понял, куда я клоню, заиграл желваками и повторил свой вопрос, опустив на сей раз издевательское «прынцесса». Меня охватило зло! Пусть убьет меня, пусть изведет голодом и холодом, я не поддамся. Я спасла его дочерей, и я имею право если не на благодарность, то хотя бы на нейтралитет. Я натянула тулуп на голову и отвернулась к стене.
– Думаешь, неуязвима? Дочь твоя далеко, верно. А тебя не волнует, если на твоих мужиков наедут? С кого начать, с Игоря или Матвея?
Не дождавшись ответа, Алексей покинул баньку. Вновь стало темно, как в могиле. Однако через несколько минут дверь вновь приоткрылась, и с возгласом «Жри!» мне швырнули на пол миску. Я нащупала в ней две холодные картофелины, сваренные в мундире. Сковыряв ногтями шкурку, я с жадностью стала жевать. Даже без соли картошка была замечательна. Я зачерпнула пустой миской воды из ведра, стоящего у холодной печи, и запила скудный ужин.
Два последующих дня не принесли перемен в моем положении. Сколько еще могло так продолжаться?
