Но, с другой стороны, как он, сильный, здоровый, восемнадцатилетний парень, мог не пойти в этот отряд, если бандиты как раз и охотились за такими новоземельцами, как его мать? А вступив в отряд, не мог же он нести службу как-нибудь! Такого в их роду не случалось. Вот и потянулось одно за другим: милицейская школа, участковый уполномоченный, оперативная работа...
Все это отлично уложилось в короткий ответ жене: «Так уж получилось» — ив два слова, добавленные после небольшой паузы: — «Надо ведь...»
Шофер резко затормозил машину. И на миг раньше, чем затуманенное дремой сознание Хаависте окончательно прояснилось, он увидел перед собой не глаза жены, механически повторившей вслед за ним: «Надо ведь», а одутловатое, искривленное в презрительной гримасе лицо, большой рот, произносивший: «На свои пью. Молод ты, чтобы меня учить. Что вы все видели в жизни?»
Хаависте тряхнул головой, выпрыгнул из машины и вошел в старенькое деревянное здание райотдела.
В комнате дежурного посторонних не было. Хаависте привычно огляделся. Спросил:
— Выпустили?
Дежурный виновато ответил:
— Не знали, скоро ли вернетесь.
Хаависте молча кивнул головой и по крутой, скрипучей лестнице пошел к себе на второй этаж. В кабинете он снял фуражку, шинель, аккуратно повесил ее на плечики и сел за свой стол. Все как всегда. Войди сейчас в кабинет любой сотрудник, он не заметил бы ничего необычного. Начальник сидел прямой, подтянутый, словно солдат, и вместе с тем чувствовал себя так же свободно, как свободно чувствует себя солдат, для которого выправка стала второй натурой. И только присмотревшись, человек, который хорошо знал Хаависте, увидел бы беспокойство в его обычно спокойных глазах.
Многолетняя привычка обязательно разбираться в своих мыслях и чувствах сработала и сейчас. Кто убил и почему? Убил? Это если собирался убить и убил. А если не хотел, или просто не думал, убьет или нет, а получилось, что убил? Все равно убийца... Кууск, видимо, дружил с Павленковым и, будь у него хоть малейшее основание заподозрить кого-нибудь, наверняка сказал бы. Что ж, без причины? Черт побери, когда убивает бандит — пусть это подло, страшно, — но он хоть знает, зачем, почему. А когда так, походя... Есть ли причина — проверить.
Ну, а если все же нет ее, причины? Значит, пьяный. Пусть смеются, это их дело. Дежурный тоже небось в душе улыбнулся. Видано ли это, чтобы начальник райотдела сам беседовал с каждым, кто попадает в вытрезвитель. «Не знали, скоро ли вернетесь», а в душе смеется. Был ли сегодня Рейн Угасте? Новый год ведь. Наверняка подобрали где-нибудь. Может, вызвать его?
Хаависте стиснул пальцы так сильно, что кончики ногтей побелели. Что-то нахлынуло на него. Чувство было знакомым. Оно напоминало азарт, который появлялся, когда он начинал искать преступников, когда больше всего на свете хотелось вскочить с места, идти, расспрашивать, строить цепочки догадок. Он поднялся с места и принялся шагать по комнате. Пойми тут, в чем дело. Воевал этот Угасте, говорят, хорошо, смело. Был человек как человек. И работать умеет — поискать другого такого сантехника в городе. А дети? Разве он не любит их? Ишь как вскинулся тогда: «Не ваше дело», а потом сразу сник. Сегодня он ходит пьяный, скандалит, ругается с женой, на детей страшно смотреть — оборванные, грязные, а что будет завтра? Завтра он подойдет к кому-нибудь, ударит, бессмысленно, дико ударит, как ударили Павленкова.
У телефона Хаависте задержался и нерешительно потянулся к трубке, потом резко поднял ее, набрал номер дежурного.
— Дайте список ночевавших в вытрезвителе.
Угасте в списке не было. Хаависте отложил список. Заглянул заместитель. День начался.
Ближе к вечеру позвонил Риммель. Особых новостей у него не было. Он опросил уже человек пятнадцать. Подтверждается, что врагов у Павленкова нет. Никто не может припомнить и какой-нибудь ссоры. На Новый год в город к родным приехало несколько курсантов из Таллинского мореходного училища. С тремя он уже разговаривал. Осталось еще двое. Есть один подозрительный парень, местный, некий Эндель Роотс. Живет неподалеку от почты, ходил в секцию бокса. Но говорит, что весь вечер был в ресторане. Это подтверждается. Да и вообще на вид он такой невзрачный...
Хаависте рассмеялся.
— Все боксеров ищете да чужих пьяниц... Ищите, только и своих не забывайте. Объявление дали?
— Газета выйдет послезавтра.
— Больше ничем, Эрих, не занимайтесь. Ищите убийцу.
— Не надо мне этого говорить.
— Ну, ну, обижаться тоже не надо.
Поздно вечером, уже в постели, Хаависте вдруг вспомнил, как в машине, когда он задремал, на него нахлынуло прошлое. Почему это, ни с того ни с сего? Он даже приподнялся, но тут кольнуло в груди, там, куда когда-то попала пуля. Это успокоило его. «Наверное, не так рукой двинул», — подумал он, засыпая.
3
Третий день после убийства начался с неприятностей. Не успел Хаависте войти в кабинет, как раздался звонок из Таллина: нашли ли преступника?
Затем последовал второй вопрос: не нужна ли помощь, не прислать ли опытного оперативника? Повесив трубку, Хаависте подумал: «Может, сказать Кальму, чтоб он сам занялся этим делом? Впрочем, и говорить не надо, дай ему только понять, что ничего не имеешь против, и через секунду он умчится в Пыльтсамаа. Нет, дорогой товарищ заместитель начальника райотдела подполковник Михаил Кальм, руководите розыском, пожалуйста, но только отсюда. А то сегодня приедет Кальм, завтра — таллинский специалист, послезавтра Хаависте пожалует... Что ж тогда остается Ляттимяги и Риммелю? Быть мальчиками на побегушках? Нет, они сами с усами, сами найдут. Головы хорошие и упрямства, доброго эстонского упрямства, им не занимать. Никуда этот убийца не денется».
Потом позвонил автоинспектор. Опять ночью авария. И еще скандал с общественным инспектором. Не выпустил неисправную машину на линию, так его уволить из гаража хотят.
И, наконец, дежурный:
— С пьяницами будете говорить?
Черт побери, как будто приятно разглядывать эти желтые опухшие лица, смотреть в бегающие глаза и дышать винным перегаром. Вот плюнет на все, скажет сейчас «нет» и поедет в Пыльтсамаа... Завтра, небось, из Таллина спросят: «А вы, товарищ Хаависте, лично принимаете участие в розыске?». Как будто что-нибудь изменится от того, что вопросы будет задавать он.
— Так будете говорить?
— Давай.
Грузно топая ногами, еще более грязный, чем всегда, с всклокоченным венчиком волос какого-то буро-седого цвета вокруг головы без стука вошел приземистый Рейн Угасте. Не говоря ни слова, он направился к креслу и, не ожидая приглашения, плюхнулся в него.
Наступило молчание. Угасте разглядывал свои рыжие, незашнурованные туфли и словно раздумывал: шнуровать их или нет. Хаависте ждал, положив сплетенные пальцы на стол. Угасте не выдержал:
— Ну?.. Мораль читать будете?
Хаависте продолжал молчать. Он просто не знал, с чего начать. Ему было до боли жаль этого опустившегося человека, Жаль было его детей, жену. Раздражение, накапливавшееся с утра, начало пропадать. Но тут ему вдруг представилось, что именно Рейн Угасте, растрепанный, безобразно ругающийся, в разорванном пальто — таким его однажды привезли в отдел, — подошел к Никифору Павленкову и ударил его в правую скулу. Хаависте даже привстал, чтобы посмотреть на руки Рейна. Тут ему бросились в глаза
