споров никто из нас не смог доказать, что действительно ясно видел товарища Сталина. Но у всех нас, и в частности у меня, осталось радостное ощущение, что в тот момент, когда мы проходили мимо мавзолея, товарищ Сталин там был.
В феврале 1934 года в далеком Чукотском мире затонул раздавленный льдами пароход «Челюскин». На льдину высадилось 104 человека. Партия и правительство мобилизовали все силы для того, чтобы спасти их. На Север двинулись спасательные партии, ледоколы, пароходы; полетели самолеты, В числе других летчиков: на помощь челюскинцам правительственная комиссия направила и меня. Как известно, операция увенчалась полным успехом. Все челюскинцы были спасены советскими летчиками и доставлены на материк. Вместе с ними возвращались с Севера и пилоты, принимавшие участие в спасательной экспедиции.
Челюскинцев и летчиков очень тронула встреча во Владивостоке. Я забился куда-то на корму, чтобы справиться с волнением. Мы сами не понимали, что сделали в Арктике. На всем пути от Владивостока до Москвы страна давала нам знать о себе, о том, с каким живым, напряженным интересом весь мир, и в первую очередь весь Союз, следил за полетом наших машин, за всеми малейшими эпизодами борьбы под Ванкаремом. Где бы ни останавливался наш поезд, даже на глухих полустанках, мы слышали голос страны. И чем ближе к Москве, тем все сильнее, громче звучали приветствия родины. Они не смолкали; ни на миг. Привыкнув к тишине и безмолвию Арктики, я был сперва оглушен, подавлен всем виденным и слышанным.
Когда мы подъезжали к Москве, в поезде кто-то из встречавших нас сказал, что челюскинцы и летчики увидят товарища Сталина. Трудно передать, какое волнение охватило всех при этом известии. С огромным, вполне понятным нетерпением каждый ждал прибытия в столицу. И вот, наконец, мы в Москве! Прямо с вокзала под непрекращающимся дождем цветов и листовок нас повезли на Красную площадь. Мы стояли внизу, у мавзолея Ленина, гул приветственных возгласов перекатывался по обширной площади, полной народа.
Очень хорошо я помню наступившую вдруг тишину, вся площадь как-то притихла. Вместе со всеми я взглянул влево. К мавзолею приближалась группа людей, среди них был товарищ Сталин, в военной фуражке, в сапогах, в плаще. Он шел улыбаясь. Вся площадь аплодировала, кричала «ура».
Где-то запели «Интернационал», и все подхватили этот гимн. Товарищ Сталин подошел к нашей группе и поздоровался со всеми летчиками. Этого никто из нас не ожидал, и мы даже растерялись немного.
Затем нас пригласили на трибуну. Завязалась беседа. Товарищ Сталин спросил меня о том, как работается на Севере, какая там обстановка для полетов, как мы летали в лагерь. Его интересовали бытовые мелочи из жизни челюскинцев на льдине, взаимоотношения в лагере после того, как заболевший начальник экспедиции О. Ю. Шмидт был вывезен на материк. Стараясь не занимать долго внимания товарища Сталина, я кратко ответил на все вопросы.
Мимо мавзолея шла демонстрация трудящихся Москвы. Где-то недалеко от трибуны в числе других родственников участников экспедиции находилась моя старушка-мать. Я пытался найти ее в толпе и узнать, чем она занята. Товарищ Сталин заметил мои усилия и, улыбнувшись, спросил:
— Кого вы так зорко ищете?
Помявшись, я ответил:
— Там где-то должна быть моя старушка, и я ее никак не могу увидеть.
Иосиф Виссарионович засмеялся и сказал:
— Пойдите, найдите и позовите ее сюда.
Мать, однако, я не нашел. Бедную старушку куда-то оттеснили. Тем временем демонстрация кончилась. Я снова поднялся на трибуну и слушал, как товарищ Сталин разговаривал с другими летчиками. Вдруг он обратился ко мне и спросил:
— Как же это так: у вас на всех снимках есть борода, а сейчас вы бритый?
Действительно, когда газеты давали снимки летчиков, спасавших челюскинцев, то они поместили портрет, на котором я был изображен с бородой. Это был старый снимок, относившийся к тому времени, когда я впервые попал на Север. По обычаю всех арктических новичков я отпустил бороду. Вернувшись из Арктики в Красноярск, я случайно увидел себя в зеркале и обомлел. Борода и усы были безобразного рыжего цвета. На Севере нам приходилось курить махорку, иногда сухой чай, кору деревьев. Едкий, густой дым пропитал бороду и окрасил ее в жуткий цвет. Я срочно побрился и с: той поры бороды не носил. B распоряжении же московских газет был только этот снимок.
Вечером того же дня в Кремле был устроен прием, в честь челюскинцев и летчиков. На этом приеме товарищ Сталин выступил с речью, в которой говорил о мужестве и отваге советских людей. Он говорил, что Герои Советского Союза проявили то безумство храбрых, которому поют славу. Но одной храбрости мало. К храбрости нужно добавить организованность, ту организованность, которую проявили челюскинцы на льдине. Соединение храбрости и организованности делает нас непобедимыми.
Товарищ Сталин тепло отзывался об участниках воздушной экспедиции. Я слушал очень внимательно. И вдруг вздрогнул: Иосиф Виссарионович назвал мою фамилию.
— Ведь вот, незаметный как будто человек, говорил товарищ Сталин. — Никогда его до этого времени не было заметно, да он мало говорит и сейчас. А посмотрите больше всех сделал и опять молчит.
Трудно передать состояние, в котором я тогда находился. Я, Парад, трибуна, прием — все это навалилось на меня сразу, как огромная гора. Мне, никогда до того и не мечтавшему видеть близко товарища Сталина, довелось сразу в один день трижды стоять рядом и разговаривать с товарищем Сталиным. Я всегда считал себя очень спокойным. Но тут внутренне переживал очень сильно. Внешне это, быть может, мало было заметно. Я не бегал, не топтался, не размахивал руками. Но внутри бушевала буря хлынувших на меня чувств, я получил колоссальный «переворот мозгам», как говорят у нас на Севере.
Вскоре после этого в Кремле было устроено совещание, на котором обсуждались итоги работы в Арктике и задачи, связанные с дальнейшим освоением Севера. Кроме товарища Сталина в совещании участвовали товарищи Молотов, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев. На совещание были вызваны полярные моряки, летчики, руководители челюскинской экспедиции. На этом совещании, пожалуй, впервые широко и всесторонне был намечен сталинский план большевистского освоения Арктики. Разговор шел обо всем, начиная от организации научных станций и кончая работой авиации. Из летчиков выступали Леваневский, Водопьянов и я.
Во время моего выступления товарищ Сталин задал мне вопрос: можно ли использовать на Севере дирижабли? B ту пору я о дирижаблях только слышал И поэтому откровенно сказал, что ответить на вопрос не могу.
По окончании совещания мы на несколько минут задержались в зале. Воспользовавшись этим, я подошел к Водопьянову и начал укорять его за необоснованную защиту двигателей с водяным охлаждением. В своем выступлении Михаил Васильевич сказал, что для полярной авиации нужны моторы не воздушного, а водяного охлаждения. Между тем я считал (и считаю до сих пор), что наиболее удобными для работы в Арктике являются двигатели с воздушным охлаждением.
В пылу спора мы не заметили, как к нам подошел товарищ Сталин. Он молча слушал нас несколько минут и затем спросил:
— Вы чего спорите?
Ми объяснили суть наших разногласий. Товарищ Сталин рассмеялся и сказал, что каждый из нас по- своему прав: Водопьянов — потому, что сейчас на Севере много самолетов с моторами водяного охлаждения; я — потому, что моторам воздушного охлаждения принадлежит будущее.
Затем товарищ Сталин спросил меня:
— Вы, кажется, едете в Англию?
Решением правительства мне и Леваневскому была предоставлена командировка в Лондон для ознакомления с достижениями английской авиации. Я ответил товарищу Сталину, что мы собираемся выехать на следующий день, билеты уже в кармане.
— А как наша семья? — спросил товарищ Сталин. — Не обижается, что опять уезжаете?
— Жена обижается немного, — ответил я. — Говорит, только приехал и опять, как ворон, из дому улетаешь.
— А почему, бы Вам не поехать вместе с женой? — спросил товарищ Сталин.
