— Судья права, — сказал Джером. — Нам следовало бы быть такими же благородными, как вы.
— Вы достаточно благородны, — сказала Вайолет, и её брат и сестра согласно кивнули, а судья и специалист по несправедливости снова их обняли.
Когда кто-то вас разочаровал, как судья Штраус и Джером Скволор — Бодлеров, продолжить знакомство с ним может оказаться трудным, даже если за истекшее время этот человек совершил тысячу добрых дел. Кое-кто станет твердить, что нужно прощать всех, даже того, кто безмерно вас разочаровал. Ещё кое-кто скажет, что нельзя прощать никого и нужно хлопнуть дверью, как бы перед вами ни извинялись. Вторая из этих точек зрения сулит, несомненно, гораздо больше развлечений, но хлопать дверью всякий раз, когда вас кто- то разочарует, может быть утомительно, ведь все всех постоянно разочаровывают, а хлопать дверью каждую секунду не получится. Когда Бодлеры вспоминали, какой ущерб нанесли им оба Ж. С., у них возникало такое чувство, будто когда-то их ударили и синяк почти исчез, но трогать его ещё больно, и когда его трогаешь, то хочется хлопнуть дверью. Но тем вечером — или, точнее, тем ранним утром среды — сиротам не хотелось громко хлопать дверью отеля и будить безмятежно спящих негодяев. Сироты решили простить двоих Ж. С. и обнять их, несмотря на разочарование.
— Не хочу мешать вашей радостной встрече, — сказал Дьюи, — но у нас много дел, волонтёры. Как давным-давно сказал один из первых волонтёров, «хотя мальчишки бросаются в лягушек камнями понарошку, лягушки гибнут не понарошку, а по-настоящему».
— Кстати, о лягушках, — сказала судья Штраус. — К сожалению, вынуждена сообщить, что другую сторону пруда мне совсем не видно. Эти Глазные Подкрепители Видения прекрасно действуют при дневном свете, но после заката смотреть через солнечные очки — это как высматривать ворона, одиноко парящего в беспросветной ночи, а его-то мы и ищем.
— Мы ждём ворон, а не воронов, но в остальном судья Штраус совершенно права, — печально заметил Джером. — Мы не можем с уверенностью утверждать ни что вороны прибыли, ни что их задержали в пути.
— Мы даже не видим, не попалась ли в ловушку одна-единственная ворона и не упала ли сахарница в трубу, — сказала судья Штраус.
— В трубу? — переспросил Дьюи.
— Да-да, — кивнула судья Штраус. — Вы нам сказали, если враги застрелят ворон, они упадут на липучку для птиц.
— А если вороны упадут на липучку для птиц, — подхватил Джером, — то сахарница упадёт в прачечную, правда?
Дьюи с хитрым видом поглядел на пар, валивший из трубы, а затем на поверхность пруда.
— Создастся такая видимость, — сказал он. — Но если наши враги захватят сахарницу, это будет так же неприятно, как то, что они захватили медузообразный мицелий.
— Так значит, вы уже знаете, что негодяи задумали перестрелять ворон и захватить сахарницу?! — поразилась Вайолет.
— Да, — сказал Дьюи. — судья Штраус узнала, что в солярий на крыше доставили гарпунное ружье. Джером заметил, как из окна сауны в номере 613 вывесили липучку для птиц. А я дал Солнышку замок и велел закрыть прачечную в номере 025.
— Неужели вам известно обо всех негодяях, которые шныряют по отелю? — не меньше сестры поразился Клаус.
— Да-да, — сказала судья Штраус. — Мы обследовали всю деревянную мебель и взяли на учёт все круги, которые оставили своими стаканами люди, преступно пренебрегающие подставками. Негодяев в отеле, несомненно, очень много.
— Мицелий? — спросила Солнышко, поразившись лишь ненамного меньше, чем её брат и сестра.
— Да, — сказал Джером. — Нам стало известно, что Олаф получил в своё распоряжение несколько спор, которые были герметично закрыты в водолазном шлеме.
Бодлеры посмотрели на записную книжку в руках Клауса, а затем снова подняли глаза на библиотекаря.
— Мне кажется, наши сведения вряд ли окажутся такими уж ценными, — сказала Вайолет. — Ведь все тайны, с которыми мы столкнулись в отеле, уже разгаданы.
— Не важно, Бодлеры, — сказал Джером. — Олаф не отважится распространить медузообразный мицелий, если не заполучит сахарницу, а её он никогда не найдёт.
— Какие слова откроют Глагольно Перекрытый Вход, знаю только я, — сказал Дьюи, подталкивая детей обратно ко входу в отель. — На всем земном шаре нет ни одного негодяя, который был бы настолько начитан, чтобы отгадать их до четверга. А к этому времени все волонтёры представят суду свои исследования деятельности Графа Олафа и его сообщников, и его злодействам будет положен конец.
— Джером Скволор будет важным свидетелем, — сказала судья Штраус. — Его всеобщая история несправедливости поможет Верховному Суду вынести приговор.
— Суд? — спросила Вайолет.
— Свидетель? — спросил Клаус.
— Приговор? — сказала Солнышко.
Трое взрослых улыбнулись сначала друг другу, а затем Бодлерам.
— Об этом мы и хотели вам рассказать, — мягко сказал Дьюи. — Г. П. В. удалось составить и исследовать полный каталог преступлений Олафа. В четверг судья Штраус и другие члены Верховного Суда выслушают всех волонтёров до единого. Граф Олаф, Эсме Скволор и все прочие негодяи, собравшиеся в отеле, будут наконец отданы в руки правосудия.
— Вам больше никогда не придётся прятаться от Олафа и бояться, как бы кто-нибудь не украл ваше состояние, — сказал Джером.
— Нужно дождаться завтрашнего дня, Бодлеры, и нашим бедам конец, — сказала судья Штраус.
— Как говорит моя коллега, добро, потерпевшее временное поражение, сильнее победоносного зла, — сказал Дьюи.
«Не так!»
Бой часов возвестил, что уже час ночи, и Дьюи безмолвно взял за руку Вайолет, судья Штраус взяла за руку Клауса, а Джером Скволор нагнулся и взял за руку Солнышко, и трое взрослых повели троих сирот по ступеням, ведущим в отель, и прошли мимо такси, которое по-прежнему стояло на месте, урча двигателем, а за стеклом еле угадывалась фигура водителя. Взрослые улыбались детям, и дети улыбались им в ответ, но ведь Бодлеры не вчера родились — а здесь этот оборот означает «Были уже не настолько юны и неопытны, чтобы безоговорочно верить всему, что говорят некоторые люди». Если бы Бодлеры действительно родились вчера, они были бы достаточно неопытны, чтобы поверить, будто все их горести и вправду вот-вот закончатся, а Граф Олаф и его мерзкие приспешники предстанут перед Верховным Судом и будут приговорены к заслуженному наказанию за все свои неблагородные дела, сами же дети проведут остаток дней, вместе с Дьюи Денуманом работая над колоссальным подводным каталогом, и ради всего этого надо просто дожить до завтра. Но Бодлеры родились не вчера. Вайолет родилась за пятнадцать с лишним лет до этой среды, а Клаус — примерно два года спустя, и даже Солнышко, которая едва вышла из младенческого возраста, родилась не вчера. И вы тоже — если, конечно, я не впал в преступное заблуждение, а тогда добро пожаловать в мир, малютка, и поздравляю с тем, что вы столь рано обучились грамоте. Но если вы родились не вчера и читали все книги о жизни бодлеровских сирот, то вряд ли удивитесь, что счастью Бодлеров практически сразу был положен конец, поскольку в тот миг, когда детей провели сквозь облако пара, валившего из трубы, ко входу в отель «Развязка», а единственное «Не так!» растаяло в ночи, — в этот самый миг прибыл самый нежданный гость на свете. Этот гость стоял посреди вестибюля, театрально изогнув высокую тонкую фигуру, словно ждал восторженных аплодисментов публики, и вы не удивитесь, когда узнаете, какая татуировка была у него на щиколотке и что даже в сумраке вестибюля дети увидели эту татуировку сквозь дыру на носке. Вероятно, вы родились не вчера и вас не удивит, когда окажется, что знаменитый негодяй снова — в предпоследний раз — вошёл в жизнь Бодлеров, и Бодлеры тоже родились не вчера и поэтому не удивились. Они родились не вчера, но когда Граф Олаф повернулся к ним и посмотрел на них своими сверкающими глазами, бодлеровские сироты пожалели, что вообще родились на свет.
