– А ты на килограмм шоколада рассчитываешь? Щекотливую задачу ты мне подкинул. Будем думать, – обещающе, но строго ответил Солдатов. – Ишь умник выискался! Наживать – не наживал, а вещь разбить, в лепешку смять – это пожалуйста!.. Ведь хотел разбить?
Юра кивнул головой и смущенно поглядел на него. И вдруг словно взорвался:
– Ну что, все выудили? Тогда везите, допрашивайте!
– А я не допрашивать хочу, я хочу поговорить с тобой доверительно. Потому что больше того самого ключа, – черт с ним, с ключом, с ним все ясно, – меня волнует один человек в этой истории. Ты!
– А вы для Боровика здорово стараетесь. Наверное, он вам костюм без очереди сшил, – съехидничал Юра. – И вещи нашли, и меня в угоду ему к стенке прижали…
– Молод ты и горяч. С людьми не можешь ладить. – Солдатов крепко сжал его плечо и сказал: – Хочешь, я дам тебе хороший совет? Простой совет. Будь мужчиной. Будь мужчиной с товарищами, с друзьями, с врагами… У тебя есть враги?
– В школе вроде бы нет, – нехотя ответил он.
– А во дворе?
– И во дворе вроде бы нет, – растерянно, не понимая, к чему клонит Солдатов, выдавил Юра.
– Ну а в собственном доме? – твердо спросил Солдатов.
Юра помолчал и, освободив плечо, резко спросил:
– Можно мне уйти?
– Нельзя! – ответил Солдатов. – Сначала ответь на вопрос.
– Не буду я отвечать на этот вопрос, – решительно произнес он.
– Мальчик! Ты уже ответил на него. Так что уж лучше и не надо. Только он не враг тебе…
– А кто же? – запальчиво крикнул Юра. – Друг, что ли? Отец родной? Что вы все Боровика защищаете?
– А я и не защищаю. Заметь, я ни разу не назвал его, а ты все время вокруг этой фамилии вертишься. При чем тут Боровик? Можно подумать, что ты к другому бы иначе относился.
– Иначе.
– Ошибаешься, – сказал Солдатов. – Ты за мать ее судьбу решаешь. Раз тебе он не нравится, значит, мать должна другого себе человека найти, а ты посмотришь и оценишь. Так? Подходит ли он тебе?
– Ну почему…
– Эх! – Солдатов достал из пачки папиросу. Закурил. – Если бы в жизни было все так просто и все люди делились на родных отцов и заклятых врагов… – Он остановил машину за квартал от дома Калугиных и опустил оконное стекло. – Накурил я здесь прилично. Послушай, что мы здесь сидим в дыму, бензином пропахнем. Пойдем присядем где-нибудь на воздухе. Дождь уже кончился. Наверное, есть у тебя здесь свое заветное местечко.
Юра вылез из машины и нерешительно кивнул в сторону железнодорожного переезда. Сунув руки в карманы вишневой куртки, склонив непокрытую голову, Юра медленно шел рядом с Солдатовым.
– А я вас вспомнил, – сказал он. В его голосе Солдатов почувствовал расположение. – Вы зимой выступали в нашей школе, – пояснил Юра, – тогда еще говорили, как самопал у одного парня разорвался.
– Да, что-то было такое, – согласился Солдатов. – Это и все, что ты запомнил из моего выступления?
– Нет. О самопале я просто так, для ориентира. – Юра больше запомнил Солдатова совсем по другому случаю. В прошлом году он подъехал на мотоцикле к пельменной и, спрыгнув с него, быстро направился навстречу пьяному, который, размахивая перочинным ножом, набрасывался на ребят. Он что-то сказал ему, и пьяный, послушно отдав нож, пошел к милицейской коляске. Ребята тогда допытывали друг друга, какие же слова Солдатов сказал ему.
На насыпи, у большого штабеля шпал, они сели на ствол сломанного дерева. Пахло мазутом, дымком, долетавшим из железнодорожной будки, влажной пожухлой листвой. Юра молчал и носком ботинка медленно вычерчивал небольшие дуги на утоптанной траве. Молчал и Солдатов. Первому начинать разговор не хотелось. Чувствовал, что Юра настроен был сам выговориться до конца.
– А я знаю, почему вы со мной не согласны, – уверенно проговорил Юра и, не дожидаясь ответа, продолжил: – По инерции. Потому что у вас, у взрослых, мы всегда не правы, мы желторотые цыплята. Вот только сами своих ошибок не замечаете. Категоричны…
– Не понял тебя. С чем не согласен? Что ты хочешь этим сказать? – Он испытующе посмотрел на Юру.
– Вы еще не знаете, какой он: пришел, увидел, победил. У него все на деньги измеряется. И машина, и ценности, и всякое барахло. – Голос его звенел от напряжения. – А мать моя тоже на тысячи измеряется?
– Ты опять об этом? Как тебе не стыдно? – В голосе Солдатова звучало нескрываемое сожаление. – Ну и циничный же ты экземпляр. Разве можно отношения взрослых людей рублями измерять? – проговорил он строго и заметил, что нескрываемая ярость в Юриных глазах медленно потухла.
– А взрослым можно? А он не цинично поступает? За полторы сотни и меня купить собирался, – он с отчаянной решимостью смотрел на него.
– Как так?
– Мопед купить обещал…
