пятидесятилетним человеком становилось уютнее и теплее.
— Все, хлопчики, все. Пора спать. Дневальный! Свет! И чтоб ни гугу, а то Перебейворота не любит шутить, — и ворча уходил из казармы.
Павел вспомнил, как на выпускном вечере старшина подошел к нему, посмотрел долгим печальным взглядом.
— Молодец, Павел! Первый курсант, золотая голова. Вот и Митька мой мог быть таким.
Он похлопал Павла по плечу, грустно улыбнулся:
— Жаль, ох как жаль отдавать вас, родные стали.
Всем на вечере было весело, а Перебейворота грустил...
«Да, душевный человек был наш старшина, — думал Павел. — А была ли у него в то время семья? Никому это почему-то и в голову не приходило. Наверное, потому, что все считали себя его сыновьями...»
Вагон мерно покачивался, за стуком колес едва слышно доносилось похрапывание соседа.
— Вставайте, страж мира и труда, — теребила Павла за плечо одна из девушек, — Москва уже.
Павел глянул в окно. Так и есть: проспал! Вчера, когда садился в поезд, мечтал встать чуть свет, чтобы рассмотреть хорошенько Москву, никогда не был.
Девушки чинно сидели около своих сумок и опять иронически улыбались. Мужчина аккуратно свертывал уже прочитанную газету. Павел сдержанно попрощался с попутчиками и первым направился к выходу.
...На небольшой станции Павел Федченко сошел с поезда. Было около десяти утра. Со стороны леса, подступавшего к самой железной дороге, тянуло свежим запахом хвои и смолы. Он огляделся и направился к маленькому белокаменному зданию, на фасаде которого была вывеска: «Снегири».
— Товарищ лейтенант, — окликнул кто-то его, — прошу подойти ко мне.
Павел обернулся и увидел офицера и двух солдат с красными повязками на рукавах. Подошел к патрулю, представился:
— Лейтенант-инженер Федченко. Следую к месту службы.
Капитан не торопясь проверил документы, удовлетворительно отметил:
— Инженеры едут. Превосходно! Сейчас вас проводят к машине, отвезут в часть. Честь по чести, — капитан улыбнулся своему нечаянному каламбуру, добавил уже серьезно: — Глуши нашей не пугайтесь, увидите, что не такая уж это и глушь.
Пройдя метров двести лесом, Федченко и сопровождавший его патрульный вышли на поляну, посреди которой была разбита палатка. Рядом стояла грузовая машина. Из кабины ее выпрыгнул черноволосый и смуглолицый солдат, доложил:
— Рядовой Валиев. Прошу, товарищ лейтенант. Мигом доставим в часть. — Говорил он с заметным акцентом, и слово «часть» у него прозвучало как «чэсть». Федченко вспомнил каламбур капитана, встретившего его на перроне. Факт этот, столь малозначительный сам по себе, показался лейтенанту чуть ли не знамением, и ему стало легко от мысли, что отныне в его жизни все будет хорошо, и он с признательностью посмотрел на незнакомого солдата, переспросил с улыбкой:
— В «чэсть?»
— Так точно! — весело улыбнулся шофер, взял чемодан, осторожно положил его в кузов машины, а затем предупредительно распахнул дверцу кабины.
— Садитесь, товарищ лейтенант.
Он был весь внимание, этот рядовой Валиев.
Автомобиль, набирая скорость, помчался по лесной дороге.
Дорога была хорошо накатанная, однако встречных машин не попадалось. Не встретились и грибники, хотя места, судя по всему, богатейшие. Чем дальше, тем глуше становились леса. Павел удивлялся: никогда не думал, что есть такие девственные места, но не задал шоферу ни одного вопроса — так погружен был в созерцание невиданной, незнакомой природы.
Валиев был человек общительный, и молчание Федченко для него было, видимо, нестерпимо.
— С этим поездом только вы один приехали, товарищ лейтенант, — начал он. — А то обычно приезжают по нескольку человек. Один лейтенант даже с женой приехал. Когда их встретили и привели к нам на ППВ, то лейтенант ахнул: «Я же просил тебя подождать, пока обстроимся, — говорил он жене, — а ты вот не захотела».
Как ни странно, рассказ этот заинтересовал Федченко, он спросил с любопытством:
— А она что?
— Да смеется. Говорит: а что же детям тогда рассказывать?
Машину сильно тряхнуло, шофер замолчал, напряженно вглядываясь в дорогу.
— Скоро приедем, здесь недалеко, километров пятнадцать, — успокоил он. — Вот мировая девушка. Правда, товарищ лейтенант? Встречаются такие. Хоть куда за джигитом.
Машина выскочила на открытое место. Здесь стояло несколько длинных одноэтажных домов, покрашенных в зеленый цвет.
— Вот и прибыли, — объявил Валиев.
Он осторожно снял вещи лейтенанта.
— «ППВ» — это передовой пункт встречи, товарищ лейтенант, — улыбаясь, разъяснил он на прощание.
Машина рванула с места и вновь помчалась к железнодорожной станции.
Павла проводили в штаб к офицеру по кадрам.
— Проходите, товарищ лейтенант-инженер. Садитесь. — Подполковник Дунаев кивнул на табурет у стола. — Я читал ваше личное дело. Вы молодец, что приехали в часть. Честное слово, молодец! После столь блестящего окончания училища могли бы проситься в НИИ, в училище, наконец, остаться, а вы к нам. В лес... Очень похвально, молодой человек. Очень похвально! Сейчас пойдете в подразделение к капитану Герасимову. Вы ему помогите. И на порядки наши не обижайтесь. Идет формирование, строительство, получаем технику. Дел у нас сейчас невпроворот. Если будет трудно, приходите прямо ко мне. — И, протянув руку, добавил: — Спеши, мой юный друг, спеши. Все начинаем с азов. Но тем и интереснее. Особенно для вас — молодых офицеров. Желаю удачи!
Помощник дежурного по части, старшина сверхсрочной службы, проводил Федченко в общежитие.
— Вот ваша комната. Номер семнадцать. Койка справа. Разрешите идти?
— Да, да, пожалуйста.
Павел открыл дверь, вошел в комнату. Три кровати, круглый стол, шкаф и три тумбочки. На столе в стеклянной банке лесные цветы. Павел снял фуражку, наклонился к цветам и шумно втянул едва уловимый запах подмаренника, таволги, иван-чая. Произнес в раздумье:
— А что? Не так уж и плохо!
Глава третья
1
Солнце уже поднялось над майской Москвой. Подполковник Смирнов нетерпеливо отсчитывал ступени по движущемуся эскалатору метро. Вышел на Площади Революции, свернул к музею В. И. Ленина и за угол к ГУМу. Всякий раз, когда у него выпадало счастливое время, после долгой разлуки со столицей он приходил сюда, на Красную площадь, отыскивал заветный камень на отполированной веками брусчатке, точно напротив входа в Мавзолей, но ближе к одному из центральных окон ГУМа, долго стоял, предаваясь воспоминаниям далеких дней. Затем огибал площадь, спускался к Москве-реке и выходил на Каменный мост.
