Реттгер в бешенстве вскочил с места.
— Это же коммунист! Его надо было вздернуть на виселице!
— Он беспартийный, господин штандартенфюрер! Был капитаном еще при царе.
— Ну, значит, он беспартийный большевик. Так числятся в России такие люди, раз он капитан… Ну, черт с ним!.. А где ученый?! Он жив, надеюсь?! Он мне важнее! И если что случилось с ним…
— Ученый уже доставлен, господин штандартенфюрер!
— Давай его сюда! И чтобы такого самоуправства больше не было, черт вас дери! Сейчас же представьте мне рапорт о случившемся!.. Подите вон!
Хенке выскочил из кабинета бледный, перепуганный.
5
Обстановка в кабинете главного управителя острова, штандартенфюрера Реттгера, была суровой. Несколько простых стульев и два деревянных кресла у широкого письменного стола — вот и все. Единственным предметом роскоши, резко бросавшимся в глаза, был чернильный прибор Реттгера. Но было ясно, что стоял он на столе не для практических надобностей и не как украшение, а как символ.
В центре большой малахитовой доски, обрамленной по краям невысоким золотым парапетом, между хрустальных чернильниц в золотой оправе и с золотыми крышками возвышался на черном коне тяжелый рыцарь в золотых доспехах и с золотым оружием. Забрало его можно было открывать и закрывать, а на щите и на плаще рыцаря чернел крест тевтонского ордена. Множество разнокалиберных карандашей и ручек лежало по сторонам от чернильниц, на лесенках из перекрещивающегося золотого рыцарского оружия.
Сейчас штандартенфюрер Реттгер, еще не остывший от гнева, невнимательно слушал окончательно протрезвевшего оберштурмфюрера Хенке. Ничего путного о Рынине Хенке сказать не смог. Не дослушав до конца, Реттгер взялся за телефон.
— Инженер Штейн? Да, это я. Вам знакомо имя советского ученого Рынина?… Так… Даже встречались с ним на международных конференциях?… Так… Дальше… Очень крупный специалист? Консультант по подземным сооружениям?… Так-так-так!.. Дальше… Ну, ну!.. Очень интересно!.. И труды его читали?… А он вас не знает?… Жаль… Все?… Благодарю!..
Реттгер бросил трубку на рычаг и повернулся к Хенке.
— Рынин — это важный трофей. Прошу относиться к нему вежливо. Не трогать. Введите его ко мне!
— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!
Хенке четко повернулся и направился к двери, но Реттгер остановил его:
— Еще одно! Напишите мне рапорт об этом нашем агенте, бывшем на советском судне.
— Слушаюсь.
Через несколько минут конвойные ввели Рынина в кабинет Реттгера.
— Выйдите отсюда! — приказал Реттгер конвоирам. — А вы, доктор Рынин, проходите ближе и садитесь.
Рынин молча прошел к столу и сел в кресло. Кисти рук, с которых только что были сняты тесные наручники, ныли, и он стал растирать их, стараясь разогнать уже образовавшиеся отеки.
Реттгер несколько минут разглядывал Рынина, затем спросил:
— Как попали вы на судно? Куда вы направлялись?
— Это что — вопрос или допрос?
— И то и другое, доктор. Вы наш пленник.
— Я не военный.
— Это ничего не значит. Вам положено отвечать…
— У меня нет привычки, полковник, рассказывать посторонним о своих личных переездах.
— А вы, оказывается, разбираетесь в воинских знаках различия?
— Это не сложно освоить в военное время. И даже неизбежно, хотя бы и не было к тому желания.
— А все же — куда вы направлялись? — вернулся Реттгер к интересовавшему его вопросу.
— Повторяю: отвечать не хочу. Это мое личное дело.
Реттгер нахмурился.
— А вы, доктор, оказывается, строитель? Консультант по подземным сооружениям? Может быть, с этим и была связана ваша поездка?
Рынин промолчал. Подумал, откуда этот гестаповец так быстро мог узнать то, о чем на судне знали только Шерстнев и Борщенко? Странно. Очень странно…
— Что же вы молчите, доктор Рынин?
— Вопрос о моей специальности имеет значение только для меня и моей гражданской деятельности на родине.
— Не совсем так. Этот вопрос может иметь для нас большое значение и здесь, на далеком острове…
— Каким образом, полковник?
— Вы могли бы здесь приложить свои знания и хорошо на этом заработать.
— Я не продаюсь, полковник. Учтите это сразу.
— Я уточняю, доктор, — сухо продолжал Реттгер. — Не стану скрывать от вас — в этом нет надобности — здесь на острове мы проводим подземное строительство. Вы могли бы заработать.
Рынин молчал. Реттгер по-своему истолковал это молчание и добавил:
— Заработать сможете очень хорошо, если, конечно, будете хорошо работать…
Рынин продолжал молчать.
— Вы что, не хотите отвечать?
— Я уже ответил, полковник, и не люблю, когда один и тот же выясненный вопрос задают снова.
— Что вы ответили?! — повысил голос Реттгер.
— Что я не про-да-юсь, — тихо, но с ожесточением и по слогам повторил Рынин. — У меня, полковник, есть честь!
Реттгер с раздражением взял один из карандашей, открыл им забрало рыцаря и зловеще сказал:
— У нас здесь был такой инженер… Работал в Москве на строительстве метро! И он так же, как и вы сейчас, сидел передо мной и так же, как и вы сейчас, отвечал мне теми же словами, что он не продается и что у него есть честь.
Рынин внимательно слушал, рассматривая неприятное, лоснящееся от сытости лицо Реттгера.
— Так вот, доктор Рынин, нам пришлось запереть его в одиночку подземного каземата. Он и сейчас там… жив еще…
Рынин содрогнулся и с нескрываемой ненавистью посмотрел в острые глаза Реттгера, который, наблюдая за Рыниным, продолжал:
— Хочу предупредить вас, доктор Рынин, что и вы можете последовать туда же, если не измените своей позиции!
— Вот что, полковник! — медленно заговорил Рынин. — Запугивать меня бесполезно. Страх я уже однажды пережил, он остался там, позади… А у меня от него вечная отметина — вот эта полосатая седина… Больше разговаривать с вами я не хочу и не буду!
Реттгер раздраженно стукнул по забралу рыцаря, бросил карандаш и вышел из-за стола. Он прошелся по кабинету, поглядывая на Рынина, который опять принялся растирать все еще ноющие руки. Профессиональным взглядом Реттгер разглядел, что у инженера были слишком тесные наручники, и стал раздумывать… Может быть, не стоило так угрожать?… Характеры у людей бывают разные, и один и тот же подход ко всем, возможно, непригоден! К московскому инженеру угрозы не подошли. Видимо, и тут то же самое… Вообще советские люди загадочны. А уничтожить такого специалиста сразу, не использовать его,
