— Да… Так… Сейчас приду… — Он повернулся к Рынину. — Извините, Борис Андреевич… Вынужден прервать… Я скоро вернусь…
5
Борщенко и Рынин остались одни.
Помолчали. Под ногами все сильнее ощущалась ритмичная дрожь. Судно, как живое существо, напрягало силы, повышало скорость. Меньше чувствовалась качка…
— Надоели вам наши качели? — спросил Борщенко. — Хотите скорее ступить на земную твердь?…
— Конечно, желательно. Но до конца пути еще далеко, и этот ледовитый дьявол вполне успеет поживиться нами…
Борщенко добродушно засмеялся.
— Действительно, это не Маркизова лужа, а очень свирепый океан. Но он-то нам и не страшен, Борис Андреевич. Опасны другие демоны…
— Вы имеете в виду подводные лодки?
— Да. Хотя теперь уже сомневаюсь в возможности появления их здесь. Рискованные участки мы миновали, а в такие широты вряд ли они полезут…
— А вот Василий Иванович все время пугает меня этими лодками.
— Василий Иванович беспокоится о вас, Борис Андреевич. И он понимает, чего добивается. Он всякое повидал… Да вы же знаете…
— Да… — Рынин задумался. — Как годы летят…
Раздался осторожный стук в дверь.
— Войдите! — крикнул Борщенко.
На пороге появился Пархомов. Он с любопытством посмотрел на Рынина и, повернувшись к Борщенко, спросил:
— Разрешите обратиться, товарищ Борщенко?
— Пожалуйста…
— Получен прогноз погоды. Вот! — Пархомов подал листок с принятым по радио текстом.
— Хорошо. Я передам Василию Ивановичу. Можете идти.
Пархомов ушел.
— А почему, Андрей Васильевич, у вас с ним такой официальный тон? Я ведь уже заметил, что вы друзья…
— Сейчас мы при исполнении служебных обязанностей. Все должно подчиняться установленному порядку, дисциплине. Иначе нельзя!
— Аа-а, понимаю… А он парень своеобразный. Напускает на себя дурашливость, а на самом деле все замечает и делает с умом.
— Это верно, — улыбнулся Борщенко. — Он иногда такое разыграет, что его за дурака можно принять. Он хитрюга… И очень сердечный. А дружба наша старая. Он сибиряк, но детство мы провели вместе, в одной деревне с немцами Поволжья. Отсюда и наше знание немецкого языка…
— Да, немецким вы владеете превосходно!..
Борщенко довольно улыбнулся. Похвала Рынина была приятна.
Для своих сорока пяти лет Рынин много раз и подолгу бывал за границей. Он свободно владел несколькими европейскими языками. Был сдержан, но за время пребывания на «Неве» в этом трудном рейсе, сблизился с Борщенко, часто рассказывал ему о всяких случаях за рубежом… И всякий раз Борщенко не упускал возможности поговорить с ним на немецком и английском языках…
— А с английским у вас еще туговато, Андрей Васильевич.
— Я это знаю…
— Очень жаль, что у нас в школах недооценивается изучение иностранных языков с детства, — добавил Рынин. — Это очень развивает мышление.
Стук в дверь прервал беседу.
В каюту вошел Костя Таслунов.
— Вы меня вызывали, Андрей Васильевич?
— Да, Костя… Что там случилось со стенгазетой? Почему она не вышла в срок?
Костя смущенно промолчал.
— Шторм, что ли, напугал молодежную редколлегию? — иронически продолжал Борщенко.
— Что вы, Андрей Васильевич! — вспыхнул Костя. — Шторм тут ни при чем…
— Кто же «при чем»?
Костя замялся.
— Мне сказали, что ваш приятель Коля Муратов вас подвел. Правда это?
Костя бросил на Борщенко быстрый взгляд.
— Увлекся он, Андрей Васильевич, другой работой… Вдохновение нашло…
— Аа-а, ну тут уж ничего не поделаешь, раз вдохновение, — улыбнулся Борщенко. — Можно ли выпустить газету к вечеру?…
— Обязательно, Андрей Васильевич! — обрадовался Костя. — Обязательно!..
— Ну, если так — все в порядке. Больше говорить об этом не станем…
— Можно идти?
— Идите. Но не забудьте — к вечеру…
— К ужину будет висеть, Андрей Васильевич…
Костя направился к выходу, но Борщенко остановил его новым вопросом:
— А где нашли Епифана?
— В машинное забрался. Погреться захотел. Сейчас в камбузе. Обедает.
— А нельзя ли его, когда пообедает, к нам препроводить? Пусть здесь поспит. И мешать никому не будет, пока аврал. И не выбраться ему отсюда никуда.
— Слушаюсь, Андрей Васильевич!
Костя вышел.
— Горячий парень, — сказал Борщенко. — Все у него кипит. Проворный, точный. Прозрачный, как родник. Сорвался с учебы. С третьего курса университета. Историк. Любит спорить, а если противник слабый — продолжает спор в одиночку, сам с собой…
— Сам с собой?
— Да, да! Уверяет, что так он развивает гибкость мышления… И что в этом у него… диалектическое противоречие…
— Мало у вас на судне молодежи, — заметил Рынин.
— Да… — Борщенко посерьезнел. — Надо нам быстрее восполнять потери. Морскому делу обучить — требуется время…
Снова раздался стук в дверь:
— Можно?
На несколько секунд дверь открылась, мелькнула голова Кости, и в каюту важно вошел огромный черный кот с лохматыми бакенбардами и длинными усами.
— Аа-а, пропавшая душа явилась, — пробасил Борщенко. — Ну, Епифан, шагай к нам!
Но кот и усом не повел. Он медленно прошествовал в знакомый угол, упруго вспрыгнул в мягкое кресло и, сверкнув изумрудными глазищами на наблюдавших за ним людей, независимо растянулся, заняв чуть ли не все сиденье. Повернув морду так, чтобы можно было изредка поглядывать на дверь, он широко зевнул и закрыл глаза.
— Откуда добыли такого идола? — улыбнулся Рынин. — Если неожиданно появится — напугать может.
— Степанов подобрал на пристани в Мурманске. Он и имя ему дал. А ребята и отчество еще
