Какая странная и злаятуманом скованная мгла,созвездья спутавши узлами,над нашим городом легла! Мы, как растерянная стая, зовем друг друга через тьму, касаясь легкими перстами слов непонятных никому.И в тонкой пряже параллелейползут моря на материкпод наши робкие свирели,как гомерический парик. И сквозь всесветные пространства, в географической графе. классическое постоянство проносит бережно Орфей.Хрестоматические души,томясь в учебниках земных,свою любовь, как розу, сушатмеж рифмами стихов своих. Ища и плача на подмостках, и в опереточном аду мы ждем, что красные подростки — испуганные какаду, так непонятно и напрасно нас воскресят за низкий балл — для встречи краткой и прекрасной и смертоносной, как обвал.
«Рисует белые узоры…»
Рисует белые узорына окнах тонкая игла,и стынут стекла, как озера,и, как озера, зеркала.А электрические звездыв витринах искрятся, как лед,и брошен прямо в синий воздухтвоих сонетов перевод.Из тьмы пустого магазинаобложки пламенная вязьзовет, как голос муэдзина,сквозь копоть улицы и грязь.Но смотрит ночь темно и хмурои, каблучками простучав,уйдет с другим твоя Лаура,и вот — оплывшая свеча —твоя бессмертная надеждапогаснет медленно у глаз,между страницами и междулистами, людям напоказ.И будут снова стыть в витринахсухие лавры на вискахи, как широкая равнина,заиндевевшая тоска.
БОЛЕЗНЬ
Мой жар высок. Моя постель крылата.Крепчай, крепчай, прекрасный мой недуг!Через пятно оконного квадратасочится ночь непревзойденных мук. А терпкий яд глухих четверостиший сжигает тело, сушит мне уста. Вскипает кровь, как ртуть, всё выше, выше… Звенит в ушах, и душит темнота.Потом опять в ознобе вдохновеньядуша кликушей бьется на листе.Желанных слов невоплотимы тени —вставай встречать непрошеных гостей! И только Муза, кроткая сиделка, снимает жар прохладною рукой. Так дождь осенний, медленный и мелкий, Неслышно льет над вспененной рекой.