– И как вы его используете? – полюбопытствовал Филип.
– Этот сироп налаживает пищеварение, а еще он – хорошее мочегонное средство.
Они снова помолчали. Филип посмотрел на кувшинчик в своих руках. Тяжелый и гладкий, он был сделан из непрозрачного пурпурного стекла и закрыт массивной круглой пробкой. На прилепленной сбоку этикетке значилось: «Мазь календулы, февраль 1880 год».
– Элис славная, – сказала Сара, закончив разливать сироп. – Как вы познакомились?
– Я путешествовал по Англии, и нас познакомил общий друг.
– Вы много путешествуете?
– Да. Думаю, я по натуре неугомонный странник. Она отвлеклась от своего занятия и посмотрела на него.
– Помню, вы искали ответы, когда в прошлый раз были здесь. Вы все еще их ищете?
– Не знаю, Сара, существуют ли ответы. Я работаю, и это мое основное занятие.
– Строите дома другим людям и не имеете своего.
Он смотрел на ее высокие скулы, пухлые губы, выбившиеся из прически прядки волос, ласкавшие обнаженную шею. И его потрясла первозданная сила ее чувственности, лишь слегка смягченная тщательно привитой утонченностью, нашедшей отражение в крошечных жемчужных каплях сережек, скромной камее у ворота и черепаховых гребнях, поддерживавших ее густые каштановые волосы, уложенные в высокую прическу.
– Знаете, Филип, – сказала она, закупоривая кувшинчики, – если бы вы были аборигеном, я бы сказала, что вы много кочуете, следуя за своей песенной линией.
– Следуя за ней, а может быть, в поисках ее? Сара, а может песенная линия тянуться вокруг всей Земли?
– Может. Но когда-нибудь, где-нибудь она должна закончиться. Точно так же, как были Мечтания начала, так же есть и завершающие Мечтания.
– Знаю, имя им рождение и смерть. Возможно, моя жизнь и есть моя песенная линия, и я не знаю, куда она меня ведет.
– Вы постриглись, – улыбнулась она. Он коснулся рукой затылка.
– Да, пару лет назад. Элис не нравились длинные волосы. А мне такая прическа напоминала о том времени, когда я жил у индейцев навахо. Иногда я думаю, что это был самый счастливый период моей жизни, – признался он. – И еще полгода, прожитые здесь.
Снаружи к окну над столом подлетела большая ночная бабочка и стала отчаянно бить крыльями о стекло, стремясь пробиться в комнату, к свету. Сара смотрела на нее и чувствовала, что Филип рядом, и его взгляд устремлен на нее. Что-то начиналось между ними, она знала, что он также это чувствует, и сознавала, что они вдвоем боятся этого.
– Расскажите мне о своей книге, – попросила Сара.
– Я хочу сделать зарисовки австралийских загородных домов, и мне бы хотелось этим заняться как можно скорее. Я хочу проехаться по району и выбрать наиболее характерные примеры архитектуры Австралии. Может быть, ты могла бы помочь мне в моих поисках?
– Завтра я уезжаю с Джоанной в Новый Южный Уэльс. Нас пригласили в одну из миссий.
– А после, когда вернешься?
– Может быть, – ответила она, заметив, что бабочка улетела.
Джоанна металась во сне. «Где мы, мама? Почему мы здесь?»
Издалека донесся голос леди Эмили: «Тише, детка. Мы пережидаем». «Кого пережидаем, мама?» «Собак».
– Нет! – крикнула Джоанна и села в постели.
– Джоанна, что с тобой? – спросил разбуженный ее криком Хью. – Тебе опять снился страшный сон?
– Это был ужас, – ее так трясло, что она с трудом могла говорить. – И совсем… как наяву.
– Давай, я принесу тебе молока. Мы посидим с тобой, поговорим.
Она коснулась его щеки, почувствовала отросшую щетину. Хью поздно лег, и ему предстояло рано вставать и ехать на дальние пастбища, чтобы проверить, хватает ли там овцам воды.
– Не беспокойся, ничего не нужно. Я посижу немного и почитаю.
Она надела халат, вышла из комнаты, стараясь не шуметь, и тихонько прикрыла за собой дверь. В гостиной она зажгла лампу, уселась в одно из кресел и, откинув голову на спинку, закрыла глаза. Ни одно из лекарств не могло ей помочь. Боль не имела физической природы, и только усилие воли способно было подавить тупую боль – спутницу кошмаров. Если бы ей только удалось прекратить ли сны. Она захватила с собой дневник матери и начала листать страницы, прочитанные много раз. Она обращалась к ним снова и снова с надеждой найти какую-нибудь подсказку, ускользнувшую от нее раньше. Уютно тикали часы на камине, в кустах за домом что-то зашуршало. На подоконник присела ночная птица и тут же улетела, еле слышно хлопая крыльями. Медленно листая страницы, Джоанна дошла до конца записей, сделанных матерью. Дальше уже она вела свой рассказ о первых днях в «Меринде», о тревогах об Адаме, о ростках любви к Хью. Она дошла до записи о том дне, когда Сара привела ее к реке и рассказала о Мечтаниях Кенгуру. «Сара сказала мне, что я следую песенной линии и песнями творю, – писала она почти девять лет назад. – Что она имела в виду? В чем состоит это творение?»
Вдруг ей вспомнилось, что Сара давно назвала дневник своего рода песенной линией. «Если этот дневник моя песенная линия, – размышляла она, – тогда, делая в нем записи, я и совершаю творение.
