выложить ему все, и подробно.
Карлотти, скорчив гримасу, поднялся на ноги.
– Завтра к вечеру мы, вероятно, отыщем этого Шеррарда. – Он посмотрел на Гранди. – Оставьте здесь своего человека. Пусть сидит, пока его не сменят. Вы можете отвезти нас в Сорренто. Не забудьте драгоценности, синьор Досон.
Я взял кожаную шкатулку и сунул в карман. Пока мы спускались по ступенькам и шли по аллее к полицейской машине, Карлотти сказал Гранди:
– Я оставлю вас в Сорренто. Попытайтесь разузнать, не знает ли кто Шеррарда и не видели ли его в Сорренто. Проверьте всех американских туристов, особенно приехавших в одиночку.
До меня дошло, что пот у меня на лице, несмотря на жару, холодный.
Я добрался до неапольского аэропорта без нескольких минут шесть. Мне сказали, что нью-йоркский самолет не опаздывает и вот-вот приземлится.
Встречающих было четверо: две пожилые дамы, толстый француз и «платиновая» блондинка с бюстом, какой можно увидеть только на рекламах. На ней был белый костюм из акульей кожи и черная шляпка с гроздью бриллиантов, которая обошлась кому-то кучу денег.
Я посмотрел на нее, и она обернулась. Наши взгляды встретились.
– Простите, вы не господин Досон? – спросила она.
– Верно, – удивленно ответил я и снял шляпу.
– Я миссис Шервин Чалмерс.
Я вытаращился на нее:
– Вы?! Разве господин Чалмерс уже прибыл?
– О нет. Я делала кое-какие покупки в Париже на прошлой неделе, – пояснила она, испытующе глядя на меня своими глубоко посаженными темно-фиолетовыми глазами. Она была красива, но слишком броска, как нью-йоркская театральная статистка. Вряд ли ей было больше двадцати трех – двадцати четырех лет, но в ней чувствовался некий светский лоск, делавший ее старше. – Мой муж телеграфировал мне, чтобы я его встречала. Ужасная весть.
– Да. – Я теребил шляпу.
– Страшное дело… Она была так молода.
– Да уж куда хуже, – поддержал я.
Мне стало неуютно под ее взглядом.
– Вы хорошо ее знали, господин Досон?
– Почти не знал.
– Не могу понять, как можно вот так взять и свалиться.
– Полиция считает, что она делала снимки и не смотрела под ноги.
Шум приближающегося самолета прервал нескладный разговор.
– По-моему, это наш, – предположил я.
Мы стояли рядом, наблюдая за посадкой. Через несколько минут появились пассажиры. Чалмерс сошел первым. Я отошел в сторонку и дал ему поздороваться с женой. Они о чем-то поговорили, потом он подошел и пожал мне руку, сказал, что они хотят как можно скорее добраться до гостиницы, что пока говорить о Хелен он не желает, а хочет, чтобы я устроил ему встречу с полицией него в номере в семь часов.
Они с женой сели на заднее сиденье «роллс-ройса», который я для них нанял, а я, поскольку присоединиться к ним меня не пригласили, сел рядом с шофером. В гостинице Чалмерс отпустил меня, бросив: «В семь, Досон», и лифт унес их на пятый этаж, а я остался внизу, пыхтя и отдуваясь.
Раньше я видел фотографии Чалмерса, но в жизни он казался еще крупнее. Он напомнил мне Муссолини в его лучшую пору. Лучше, пожалуй, и не опишешь. У него был такой же волевой подбородок, такое же круглое лицо и такие же колючие глаза. И это – отец Хелен, девушки, хрупкая красота которой привлекла и едва не погубила меня!
В семь часов, когда Карлотти, Гранди и я вошли в роскошный номер гостиницы «Везувий», Чалмерс уже переоделся, побрился и, видимо, принял душ. Он восседал во главе большого стола посреди комнаты, с сигарой в зубах и сердитым, мрачным лицом.
Джун, в небесно-голубом шелковом платье, обтягивавшем ее, как кожа, сидела у окна, закинув ногу на ногу. Выставленные напоказ красивые коленки сразу привлекли внимание Гранди, и на его угрюмом смуглом лице появилось более оживленное выражение.
Я представил его Карлотти, и мы сели. Чалмерс долго смотрел на Карлотти, потом бросил своим лающим голосом:
– Выкладывайте факты.
Последние три года я знал Карлотти довольно близко. Мое мнение о нем как о полицейском было не ахти какое. Я знал, что он дотошен и слывет человеком, распутывающим дела, за которые берется, но асом я его никогда не считал. Когда же в последующие двадцать минут я посмотрел, как он противостоял Чалмерсу, мое мнение о нем в корне изменилось.
– Факты, синьор Чалмерс, – спокойно начал он, – будут в высшей степени неприятны для вас, но, раз вы настаиваете, мы их вам выложим.
Чалмерс сидел неподвижно, толстые руки в веснушках сжаты на столе, в зубах дымится сигара. Взгляд его колючих глаз цвета дождя был устремлен на Карлотти.
– Что они неприятны, пусть вас не волнует, – отрезал он. – Я вас слушаю.
– Десять дней назад ваша дочь вылетела из Рима в Неаполь. Из Неаполя пригородным поездом она доехала до Сорренто, где нанесла визит агенту по продаже недвижимости, – заговорил Карлотти, как будто отрепетировал эту речь, выучив ее наизусть. – Агенту она представилась как госпожа Дуглас Шеррард, жена американского бизнесмена, прибывшего в Рим на отдых.
Я бросил быстрый взгляд на Чалмерса: лицо бесстрастное, сигара попыхивает, руки безвольно лежат на столе. Я перевел взгляд на его «платиновую» блондинку. Та смотрела в окно и виду не подавала, что слушает.
– Она хотела снять какую-нибудь виллу на месяц, – продолжал Карлотти на своем размеренном и безупречном английском. – Она просила домик, стоящий на отшибе, финансовая сторона роли не играла. Так уж вышло, что у агента оказалось одно такое местечко. Он свозил синьорину на виллу, и она согласилась ее снять. Она выразила желание, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, пока они будут там жить. Агент договорился с женщиной из близлежащей деревни, чтобы та приходила и выполняла необходимую работу. Эта женщина, Мария Кандалло, сказала мне, что двадцать восьмого августа она пришла на виллу, где нашла синьорину, которая несколькими часами раньше приехала в «линкольне» с открывающимся верхом.
– Машина была зарегистрирована на ее имя? – спросил Чалмерс.
– Да, – ответил Карлотти.
Чалмерс стряхнул пепел с сигары, кивнул и сказал:
– Продолжайте.
– Синьора сообщила Марии, что на следующий день приезжает ее муж. По словам этой женщины, она нисколько не сомневалась, что синьорина очень любит этого мужчину, которого она называла Дугласом Шеррардом.
Тут впервые чувства Чалмерса заявили о себе: широкие плечи сгорбились, а веснушчатые руки сжались в кулаки.
– Двадцать девятого утром, – продолжал Карлотти, – Мария пришла на виллу в 8.45. Она помыла посуду после завтрака, протерла пыль, навела порядок. Синьорина сказала ей, что поедет в Сорренто встречать неаполитанский поезд, прибывающий в 15.30. Этим поездом, заявила она, приезжает из Рима ее муж. Около одиннадцати Мария ушла. Синьорина как раз расставляла цветы в гостиной. После этого, насколько нам известно, живой ее не видели.
Джун Чалмерс поменяла положение ног, снова закинув одну на другую, и, повернув красивую голову, пристально посмотрела на меня. Задумчивый взгляд этой привыкшей к земным благам женщины смутил меня, и я отвернулся.
– Что произошло между 11.00 и 20.15, остается только гадать, – говорил Карлотти. – Возможно, этого мы никогда не узнаем.
