эти культуры оказали огромное влияние на развитие «молодых» цивилизаций Средиземноморья. Открытия в Месопотамии и Египте, изучение хеттской и минойской культур стали важными первыми шагами, за которыми последовали исследования незападных цивилизаций Индии, Китая и доколумбовой Америки. Так родилась наука археология. В XVII в. этим словом называли изучение истории вообще. А современное значение — научное изучение материальных остатков древней истории — дал ей в 1851 г. Вильсон в работе «Prehistoric Annals». Всего лишь 30 лет спустя, в 1880 г., Р. Докинс написал в «Early Man [Древний человек]»: «Археологи возвели изучение древностей в ранг науки». Это было во многом достижением Шлимана. Немецкий патолог Рудольф Вирхов писал: «Сегодня бесполезно спрашивать, с правильных или ложных посылок Шлиман начинал свои исследования. Не только успех решил исход дела в его пользу, но также и его научный метод».
Со стремлением Шлимана стать серьезным ученым соседствует другой аспект его интеллектуального и нравственного облика, заслуживающий упоминания. Если мы понимаем его правильно, то важнейшей побудительной чертой его натуры был романтический филэллинизм, любовь ко всему греческому. Детство и юность Шлимана совпали с событием, которое оказало огромное влияние на многих европейских художников и мыслителей, — с войной греков за независимость.
Между тем днем 1453 г., когда Кириак Анконский въехал рядом с Мехметом II в захваченный турками Константинополь, и днем, когда лорд Байрон умер в малярийных болотах Миссолонги, западноевропейская культура бурно развивалась, что мы ощущаем и сейчас. Повторное открытие античной греческой культуры в эпоху Ренессанса стало сильным потрясением для Европы, и именно в тот период, когда в Греции возникли идеи возрождения эллинской нации, она была порабощена Османской империей, стала одной из самых нищих провинций, ее экономика и культура пали. Война за независимость и возрождение Эллады поддерживалась из-за рубежа. Освободительной войне 1820-х гг. предшествовал мощный поток книг западных эллинистов, посвященных истории и культуре Древней Греции. Как и полагали в XV в. Плетон и Кириак, национализм и археология шли рука об руку. Люди искусства того времени — поэт Байрон или, чуть позже, музыкант Берлиоз, автор «Троянцев», были проникнуты романтическим филэллинизмом, который, очевидно, и воодушевил самоучку Шлимана. «Возвращение к жизни моей любимой Греции», как говорил он, было общей целью интеллигенции XIX в., и новая наука, археология, не могла оказаться в стороне. В каком-то смысле это самая романтическая из всех наук, занимающаяся подлинным физическим восстановлением утерянного прошлого. До известной степени физическое возрождение Древней Греции, которое началось с раскопок античных поселений в Олимпии и на Самофракии в 1860-е гг. и продолжалось под руководством Шлимана в 70-х гг. в Трое, Микенах и других местах, стало логической кульминацией филэллинизма XIX в. Только этим можно объяснить подлинное, по-видимому, стремление Шлимана «доказать правдивость» древних сказаний, даже более сильное, чем желание найти сокровища. Его эпоха была очень беспокойной, пораженной проказой революций и захватнических войн. Ее апофеозом стала страшная франко-прусская война 1870–1871 гг. (непосредственным свидетелем которой оказался Шлиман — соседние дома на его улице в Париже были разрушены артиллерийским огнем). Великие достижения «цивилизации» XIX в. в глазах многих поблекли, будущее представлялось ужасным. Что могло быть заманчивей идеи восстановления истории минувших времен? Назад, к культуре благородных стремлений, морального величия! «Я прожил свою жизнь среди полубогов. Я знаю их так хорошо, что чувствую, что и они должны были узнать меня», — писал Берлиоз о гомеровских героях.
Несомненно, и Шлиман чувствовал то же.
Там нет камней безымянных.
Античный Илион (по латыни: Ilium Nonum) занимал северо-западный угол низкого плато между реками Мендерис (античный Скамандр) и Дюмрек (Симоис). Этот греко-римский город был довольно обширным: его стены охватывали участок площадью примерно 1200 на 800 ярдов. Но на его северо-западной оконечности возвышался холм, который резко обрывался к равнине. Холм поднимался примерно на 30 футов над плато и на 130 — над равниной. Вполне вероятно, что он был выше и круче в бронзовом веке, прежде чем его подровняли древние строители. На этом холме, известном под названием Гиссарлык («место крепости»), располагался акрополь античного города с общественными зданиями и храмом Афины. В спорах об утерянной гомеровской Трое ему никто не уделял внимания. Часть круглой стены, построенной при Александре Македонском, еще была еле видна в зарослях подлеска и олив в 1740-х гг. К 1801 г., когда сюда пришел Эдвард Кларк, фундаментные блоки вовсю разворовывались местными турками. К середине XIX в. их вообще не осталось, и сейчас трудно проследить даже линию периметра. Тем не менее по оставшимся следам и монетам Кларк справедливо заключил, что эта «древняя цитадель на высшей точке поверхности, окруженная со всех сторон плоской равниной», была «явно остатками Нового Илиона». Но, несмотря на то что некоторые ученые согласились с предположением кабинетного топографа Макларена, сделанным в 1822 г., что здесь же находилась гомеровская Троя, до Фрэнка Калверта и Шлимана не было предпринято никаких попыток проверить гипотезу.
Такими скудными были сведения об этом знаменитом месте до начала раскопок Калверта. В то время по-прежнему удерживала свои позиции теория Трои в Бунарбаши.
После проведенных там в 1864 г. безрезультатных поисков Фрэнк Калверт обратился к Гиссарлыку. Эти места он знал с детства и приобрел у местного фермера поле, захватывающее северную часть холма. Начав раскопки в 1865 г., он сразу обнаружил остатки храма Афины и античной городской стены Лисимаха, снесенной позднее Шлиманом. Зацепив уровни бронзового века, Калверт понял — Гиссарлык имеет глубокое слоистое строение, и наносных пород местами накопилось до 40–50 футов.
Шлиман впервые посетил Троаду в августе 1868 г. Из писем Калверта мы знаем, что в то время Шлиман поддерживал теорию Лешевалье о Трое в Бунарбаши. Гиссарлык явно не произвел на него впечатления — вопреки его позднейшей выдумке. И только встретившись с Калвертом в Чанаккале на обратном пути в Константинополь, он узнал подробности о раскопках Калверта и его давнюю теорию о том, что Гиссарлык — искусственный курган с «руинами и обломками храмов и дворцов, наслаивавшихся друг на друга на протяжении столетий». Калверт убедил Шлимана, что именно здесь и стояла гомеровская Троя. Шлиман писал в своей первой книге, вышедшей на следующий год на французском языке: «После тщательного двукратного изучения троянской равнины я полностью согласился с доводами этого
Возникла проблема получения разрешения. Турецкое правительство все больше интересовалось сохранностью своих древностей, но умеющий убеждать Шлиман без особого труда получил фирман — разрешение на раскопки. Однако условия были сформулированы четко: половина находок пойдет в археологический музей Турции; развалины должны оставаться в том же состоянии, как выглядели на момент обнаружения, существующие строения не должны уничтожаться. И, наконец, Шлиман должен оплатить все расходы. Последнее условие было единственным, которое он выполнил. Как ему было отказаться от привычки быстро проворачивать дела и обманом добиваться цели! Многочисленные разрушения на раскопе и особенно кража найденных сокровищ вызвали в Турции долговременное недоверие и неприязнь к иностранным археологам.
Предварительные раскопки Шлиман начал в апреле 1870 г. и в течение 1871–1873 гг. провел три
