Третий рейх

догадываюсь.

Поездка им явно не удалась. После внешне нормального и спокойного, даже чересчур спокойного дня, вместившего в себя прогулки по Готическому кварталу и по Рамблас, где они фотографировали и покупали сувениры, от первоначальной безмятежности вдруг не осталось и следа. По словам Ингеборг, все началось во время десерта: без какой-либо видимой причины с Чарли внезапно произошла резкая перемена, как будто он съел отравленную еду. Вначале это выразилось в неожиданной неприязни к Ханне и низкопробных шутках. Они обменялись взаимными оскорблениями, и на этом все вроде бы закончилось. Взрыв произошел позже, после того как Ханна и Ингеборг скрепя сердце согласились зайти в какой-то припортовый бар и выпить по последнему бокалу пива, перед тем как отправиться в обратный путь. По словам Ингеборг, Чарли нервничал и был раздражен, но не агрессивен. Возможно, инцидент был бы благополучно исчерпан, если бы во время перепалки Ханна не упрекнула его в связи с каким-то происшествием в Оберхаузене, о котором Ингеборг понятия не имела. Слова Ханны были непонятны и загадочны; поначалу Чарли выслушивал упреки в свой адрес молча. «Он страшно побледнел и выглядел испуганным», — сказала Ингеборг. Внезапно он встал, схватил Ханну за руку и скрылся с ней в туалете. Спустя некоторое время Ингеборг заволновалась и решила сходить за ними, не понимая толком, что происходит. Оба они заперлись в дамском туалете, но, услышав голос Ингеборг, сразу открыли дверь. Лица у обоих были заплаканные. Ханна не произнесла ни слова. Чарли расплатился по счету, и они покинули Барселону. Проехав с полчаса, они остановились на окраине одного из многочисленных городков, выстроившихся вдоль прибрежного шоссе. Бар, в который они зашли, назывался «Соленое море». На этот раз Чарли даже не пытался их уговаривать; он просто-напросто принялся пить, не обращая на них внимания. После пятого или шестого бокала пива он расплакался. Тогда Ингеборг, предполагавшая поужинать со мной, попросила меню и убедила Чарли, что он должен поесть. В какой-то момент ей показалось, что обстановка нормализуется. Они поужинали втроем и пусть и не без труда, но поддерживали подобие цивилизованной беседы. Когда пришло время ехать дальше, ссора разгорелась с новой силой. Чарли был полон решимости продолжать, а Ингеборг с Ханной требовали, чтобы он отдал им ключи от машины. Ингеборг сказала, что все их доводы натыкались «на глухую стену» и за этой стеной Чарли чувствовал себя как рыба в воде. Наконец он встал и сделал вид, что готов то ли отдать им ключи, то ли везти их. Ингеборг и Ханна последовали за ним. Выйдя за дверь, Чарли резко обернулся и ударил Ханну по лицу. Та кинулась бежать в сторону пляжа. Чарли бросился за ней, и вскоре до Ингеборг донеслись сдавленные крики Ханны и ее рыдания, напоминающие детский плач. Когда она добежала до них, Чарли уже не бил Ханну и только время от времени пинал ее и плевался. Первым стремлением Ингеборг было разнять их, но, увидев, что ее подруга лежит на земле с окровавленным лицом, она утратила последние крохи своей выдержки и принялась громко звать на помощь. Конечно, никто не отозвался. В конце концов скандал завершился тем, что Чарли уехал на своей машине, Ханна истекала кровью и из последних сил умоляла не вызывать ни полицию, ни «скорую помощь», а Ингеборг оказалась в незнакомом месте, откуда должна была каким-то образом вывезти подругу. К счастью, хозяин бара, где они были, не задавая лишних вопросов, помог умыть Ханну, а потом вызвал такси, которое и привезло их обратно. Теперь возникал вопрос, что Ханне делать дальше. Где ей ночевать? В своей гостинице или у нас? Если она останется у себя, не случится ли так, что Чарли снова ее изобьет? И следует ли ей обратиться в больницу? Не может ли удар по скуле привести к более серьезным последствиям, чем нам представляется? Портье рассеял наши опасения: по его словам, кость от удара не пострадала, хотя он и был довольно сильным. Что касается ночлега в гостинице, то завтра места наверняка освободятся, сегодня же, к сожалению, ни одного свободного места нет. Узнав, что выбора нет, Ханна вздохнула с облегчением. «Это я виновата, — прошептала она. — Чарли такой нервный, а я его спровоцировала. Что поделаешь, таков уж этот сукин сын, его не исправить». После ее слов мы с Ингеборг немного успокоились; такой выход всегда предпочтительней. Мы поблагодарили портье за участие и пошли провожать Ханну. Стояла чудесная ночь. Дождь не только вымыл здания, но и очистил воздух. Дул свежий ветерок, а вокруг царила полная тишина. Мы довели Ханну до дверей «Коста-Брава» и остались ждать на улице. Вскоре она появилась на балконе и сообщила, что Чарли до сих пор не вернулся. «Ложись спать и ни о чем не думай!» — крикнула ей Ингеборг на прощанье. Возвратившись в свой номер, мы немного поговорили о Чарли и Ханне (я бы сказал, с осуждением) и занялись любовью. Потом Ингеборг стала читать про своего Флориана Линдена и вскоре уснула. Я вышел на балкон покурить и заодно взглянуть, не появилась ли на стоянке машина Чарли.

29 августа

На рассвете пляж усеян чайками. Наряду с чайками попадаются и голуби. Чайки и голуби расположились на берегу и глядят на море, словно бессменные часовые, и только изредка какая-нибудь из птиц совершает короткий полет. Чайки здесь двух типов: большие и маленькие. Издалека голуби тоже похожи на чаек. Чаек третьего типа, еще более мелких. Одна за другой из гавани выходят лодки, оставляя за собой темный след на гладкой поверхности моря. Сегодня я не ложился спать. Небо бледно-голубое, словно размытое. Линия горизонта белого цвета; песок на пляже — коричневый в крапинку из-за разбросанных там и сям кучек мусора. С террасы, где официанты еще не накрыли столы, видится, что день будет тихим и ясным. Кажется, что бесстрашно выстроившиеся в шеренгу чайки наблюдают за удаляющимися от берега лодками, которые вот-вот скроются из виду. В этот час в коридорах гостиницы душно и безлюдно. В ресторане полусонный официант резким движением раздвигает шторы; удивительно, но хлынувшие в зал потоки создают уют и прохладу; солнечный свет мягок и приглушен. Кофейный аппарат еще не работает. По движениям официанта догадываюсь, что включат его не скоро. Ингеборг сладко спит в номере; под боком у нее роман о Флориане Линдене, выглядывающий из-под простыней. Осторожно кладу раскрытую книгу на ночной столик, и один абзац привлекает мое внимание. Флориан Линден (думаю, что он) говорит: «Вы утверждаете, что несколько раз совершили одно и то же преступление. Нет, вы не сумасшедший. В этом-то как раз и заключается зло». Я вкладываю между страницами закладку и тихо закрываю книгу. Уже в дверях гостиницы мне приходит на ум забавная мысль о том, что никто из постояльцев «Дель-Map» не собирается сегодня вставать. Однако на улице уже заметно кое-какое движение. Возле киоска, на самой границе между старым городом и туристической зоной, у автобусной остановки стоит грузовичок, из которого вынимают запакованные пачки журналов и ежедневные газеты. Я покупаю две немецкие газеты, перед тем как углубиться в узкие улочки, ведущие в сторону порта, где я надеюсь отыскать открытый бар.

В дверном проеме возникли силуэты Чарли и Волка. Ни тот, ни другой, похоже, не удивились, увидев меня. Чарли направился прямиком к моему столику, а Волк подошел к стойке и заказал два завтрака. Я растерялся и не знал, что им сказать; Чарли и испанец внешне выглядели совершенно спокойными, но под маской спокойствия скрывалась настороженность.

— Мы шли за тобой по пятам, — сказал Чарли. — Увидели, как ты выходишь из гостиницы… У тебя был такой усталый вид, что мы решили до поры до времени тебя не тревожить.

Я обнаружил, что левая рука у меня дрожит, совсем немного, — они этого не замечали, — но я все равно тут же убрал ее под стол. И в душе начал готовиться к худшему.

— Сдается мне, что ты тоже не спал, — произнес Чарли.

Я пожал плечами.

— Я не смог уснуть, — объяснил он. — Полагаю, ты уже наслышан об этой истории. Мне-то все равно; то есть я хочу сказать, что одной бессонной ночью больше, одной меньше — наплевать. Неудобно только, что пришлось разбудить Волка. Из-за меня и ему не удалось поспать, так ведь, Волк?

Волк ухмыльнулся, не поняв ни единого слова. Мне вдруг пришла в голову безумная идея перевести ему слова Чарли, но я удержался. Смутное предчувствие подсказало мне, что лучше этого не делать.

— Друзья для того и существуют, чтобы поддержать тебя в трудную минуту, — продолжал Чарли. — По крайней мере, так мне кажется. А знаешь ли ты, Удо, что Волк — настоящий друг? Для него дружба — это святое. К примеру, сейчас он должен был бы идти на работу, но я знаю, что он не сделает этого до тех пор, пока не устроит меня в какой-нибудь гостинице или другом надежном месте. Он может потерять работу, но это ему не важно. А все почему? Да потому, что чувство дружбы он понимает так, как и следует