У богемвдв и большинства других славянских племен вместо Зелы или наряду с ней почиталась богиня смерти Марона, Морена или Морана, подобно скандинавским валькириям напевавшая скорбные, но вместе с тем нежные и мужественные мелодии тренодий — погребальных песен — у изголовья усопшего. Душа покойника при этом воплощалась в птицу Дио, одиноко сидевшую на ближайшем дереве и внимательно слушавшую собственный реквием. Иногда в этой птице видели саму Морану, если птица была певчей. В виде птицы с человеческой головой, напоминающей Феникса, мыслили душу и древние египтяне. Возможно, так же изображалась и Морана. Эта богиня, олицетворявшая собою зиму и смерть, всегда вызывала ассоциации с чем-то недобрым. Мора — это ведьма в старославянском, домовой в сербском, кошмар в польском; мара — домовой в древнескандинавском, то же, что в нижненемецком мар; морас — по-чешски — угрюмый. Но мара — это еще и смерть — по-санскритски (божество смерти носило имя Мритью), а мар означало у скифов — убивать.
С Мореной связан славянский бог смерти Маровит и не только этимологически. Немецкий ученый Карл Йеттмар не без оснований сближает кафирского Имру с его аналогом, тоже гиндукушским, Марой, как ипостасью арийского бога смерти Ямы. У славян также был злой дух Мара, часто отождествлявшийся с Мораной. Маровит изображался с львиной головой (не ему ли раздирала пасть Хела?), короткими когтистыми лапами и тело, наполовину покрытым чешуей, наполовину перьями. Быть может, Маровит и Морана — это мужская и женская пара божеств, символы перехода в загробный мир, сохранившие свое значение в русских словах «мор», «смерть», «мертвый» и в названии «месяца смерти зимы» — марта. С этим месяцем связаны греческий Арес и римский Марс — боги войны и смерти. Славянским Марсом был и Маровит.
Морана дала имя Моравии и положила начало многим народным обрядам и праздникам, сохранившимся до нашего времени. Былинники воплотили эту тему как борьбу Добребога, или Добры (так они переосмыслили имя Добрыни) с колдуньей Мариной (Мораной). Ранней весной в городах и селениях изготавливали ее соломенные чучела — мары — и бросали их в реку или сжигали с шуточными проклятиями. Это, несомненно, воспоминание о прежних человеческих жертвах. Римский историк Марк Теренций Варрон, сообщая об аргейских, то есть греческих, обрядах в Риме, замечает, что ежегодно жрецы каждого из двадцати четырех святилищ сбрасывали со свайного моста в Тибр по одному человеку, а позднее — по одному человекоподобному соломенному чучелу. Комментатор его труда, ученый и писатель V века Макробий уточняет, что обряд этот восходил к аргивянам (ахейцам) и связывался с Гераклом. А в VIII веке придворный историк Карла Великого, а затем монах Павел Диакон упомянул, что этим же занимались и римские весталки. Подобным образом поступали во времена Диакона и друиды, сооружавшие из прутьев и трав исполинские чучела тарасков (кстати, это слово напрашивается на заманчивые аналогии с именем кафирского бога Тараскана — аналога индийского Индры).
То же проделывали и руссы с соломенными куклами Купалы и Ярилы, Костромы и Кострубонько (по- видимому, Кострома и Ярила — одно и то же). Кострома, как и Кострубонько («неряха»), или Ярила и Купала, была воплощением весны и плодородия. В культовых сценариях Кострома выступала в виде юной прекрасной девушки с дубовой веткой в руке и в белой одежде водительницы хоровода. Все эти аграрно— календарные празднества имели ту же режиссуру, что и лучше других известная Купальница — праздник Купалы — бога фруктов и урожая, «спасителя земли». В жертву ему приносили 24 июня начатки урожая, а в чистом поле, утыканном по периметру дубовыми ветками, зажигали большие костры. Юноши и девушки, увенчанные венками из цветов и лечебных трав, заводили вокруг них пляски и прыгали через огонь, а потом крестьяне прогоняли сквозь очистительное пламя скот, чтобы духи полей не причинили ему вреда.
Но подобные праздники не могли появиться ранее 12-го тысячелетия до н. э., когда в Ервопе наметилось устойчивое потепление и ледник начал отступать всерьез. В этот период могла «родиться» и индоарийская Васанта, праславянская Весна — сестра Мораны, символ жизни и покровительница начинания любого дела (тогда
С потеплением словно оттаивает мысль древнего человека. Полихромные рисунки мадленскйх пещер — это первые попытки осмысления мира, а заодно и самих себя. Царь— солнце согревает душу и радует глаз (санскритское surja употребляется в двух значёниях — солнце и царь). Блеск и сияние льда вызывают уже не священный ужас, а радостные крики и смех земных героев. Едва оттаявшая Мировая Душа спешит расколоться надвое: бык и корова, лошадь и конь, мужчина и женщина, зима и весна, жизнь и смерть* Ликование наполняет обновляющийся мир. Чудом проклюнувшийся зеленый росток приводит людей в восторг и трепет. Прибежавшее к теплу животное вызывает целую бурю эмоций. Их изображениями украшают стены пещер (можно вспомнить хотя бы рисунок коня в пещере Монтеспан на юге Франций, датируемый примерно этим временем). Их пытаются приручить, им поклоняются как чуду, их делают тотемами — божественными первопредками. Планета рождалась заново, и это ее второе рождение аккуратно фиксировали мифы…
Если задаться вопросом, когда возникла религия, Библия ответит на него незамедлительно: не ранее 5508 года до н. э., так как именно в этом году, согласно религиозным догматам, был сотворен мир. Что ж, в это можно было бы поверить, если… если бы сумма цифр этого числа не давала двойную девятку, а само это число не представляло собой 10&, увеличенное в 51 раз…
Язычник Геродот утверждал нечто совершенно иное:. «Египтяне… были первыми, кто стал воздвигать богам алтари, статуи и храмы и высекать изображения на камне». Официальная история Египта начинается в конце 4-го тысячелетия до н. э., легендарная — за много тысячелетий до «сотворения мира».
Современные исследователи истории религии пытаются датировать ее зарождение временем Мустье (не позднее 33-го тысячелетия до н. э.), исходя из наскальных рисунков. Все они сходятся в том, что до Мустье была нерелигиозная эпоха, так как в рисунках первобытного человека нет ни одного изображения бога — очевидно, по причине отсутствия модели. Что касается колдунов и шаманов, даже охотничьих обрядов, то их изображения настолько редки, что вряд ли речь может идти о массовой религиозности. Но фантастическое переосмысление мира, стремление к его улучшению встречаются в наскальных рисунках древнейших времен. Вот двухголовый горный козел, двугорбая лошадь, рогатый верблюд. Отплясывает на стене пещеры Трех Братьев колдун с оленьими рогами и конским хвостом, а в пещере Тейжа нашли изображение еще одного танцора, в маске серны. Задолго до греков пещерный человек изобретает восьминогого кентавра, еще в те времена робко возмечтав о том, чтобы приручить коня.
В 1926 году археологическая экспедиция под руководством С. Н. Замятннна обнаружила в стоянке палеолитического племени на левобережье Дона небольшую каменную статуэтку — возможно, какого- нибудь божка. Статуэтка поражала своей необычностью: она была двойной. Ничего подобного до сих пор не встречалось, «Шутка или карикатура», — решили ученые.
Такое же мнение было высказано и об упомянутых наскальных изображениях. Человек, обладающий некоторой долей воображения и чувством юмора, мог бы принять их за иллюстрацию или даже за исток пословицы «Одна голова — хорошо, а две — лучше».
Подобные удвоения и утроения — не редкость в древности: удвоенная двойка, утроенная тройка — их произведение дает число 108 — символ кальпы, времени существования мира. Часто встречающаяся в Египте удвоенная семерка воскрешает в памяти Грецию: человеческую жертву из четырнадцати человек, отправляемую раз в девять лет Минотавру, сами греки называли «двойной семеркой». Римский поэт Овидий так представляет себе происхождение созвездия Стрельца:
День девятый настал, когда ты, Хирон справедливый,
Звездами дважды семью тело свое окружил'.
Такую лее двойную семерку можно найти в Новом завете: например, четырнадцать посланий апостола Павла. Знаменитый египетский храм Ипет— Исут был двойным, но единым комплексом — Карнак связывался с Луксором аллеей сфинксов. Лабиринт в Фаюмском оазисе имел, по словам Геродота, полторы тысячи надземных и столько же подземных покоев. Многим богам и фараонам воздвигали сразу два храма или две рядом стоящие статуи. Они символизировали двойственность мира: жизнь и смерть, бог и антибог, правда и ложь, душа и тело (ка и ба). Японцы знают два общедоступных. учения (кэнгё и кэнрогё) и два эзотерических (миккё и оммицугё) и исповедуют две равноправные религии — синто и буддизм. Древние
