есть ли у нее любовник и не собирается ли она выйти замуж. Глупо было, конечно, вести столь витиеватую и уклончивую беседу, в стиле мистера Найта, с этой женщиной, которую я так хорошо знал и которая частенько сама не стеснялась в выражениях. Но Бетти не стеснялась лишь в разговорах о плотских отношениях; в обсуждении же чувств она была скрытной, как школьница. Я давно знал, что из нее не вытянешь и слова о ее чувствах к какому-нибудь мужчине. Даже сейчас она отвечала, как молоденькая девушка, которая твердо решила не обращать внимания на насмешки. Да, на фабрике она встречается со многими людьми.
– Некоторые из них довольно интересные, – сказала она.
– Кто же они?
– Управляющие и другие.
– Кто-нибудь особенно интересен?
Я был уверен, что ей хотелось со мной поделиться.
– По правде говоря, – вдруг решилась она, – есть человек, который мне, пожалуй, нравится.
Я спросил о нем. Вдовец, намного старше ее, более или менее преуспевает.
– Вам, конечно, – сказал я, – раньше не приходилось встречаться с людьми подобного рода.
– Он славный человек.
– Значит все в порядке, – ласково сказал я.
– Возможно, – заметила она с оттенком надежды, никогда ее не покидавшей, но без всякой уверенности.
– Вы недооцениваете себя, дорогая, – заметил я.
Она застенчиво улыбнулась.
– Не знаю…
– Почему, скажите, ради бога, все не может сложиться к лучшему?
– Понимаете, – ответила она, – не всякому я подойду.
Она сказала это твердо. Ей стало легче, когда она чуть открыла мне душу, хоть это признание и далось ей с большим трудом. Она замолчала, словно оглушенная собственной откровенностью. А потом сразу заговорила обо мне.
– Кто эта девушка, что убежала из бара?
– Мы познакомились прошлой осенью, – ответил я.
– Это серьезно?
– Да.
Бетти кивнула и дружески, почти укоризненным тоном продолжала:
– Вам здорово не повезло в прошлый раз. Эта не такая?
– Ничего общего.
Она пристально взглянула на меня.
– Было бы очень хорошо, – сказал она, и голос ее внезапно смягчился, – если бы вы сумели стать счастливым. – И добавила; – Вы заслуживаете этого больше других.
Даже воздух в этом уголке ресторана был, казалось, насыщен взаимным дружеским участием. Бетти подходила к жизни трезво: в отношении самой себя, до такой степени трезво, что явно портила себе жизнь; так же строго и без скидок она оценивала и Других людей. Что же касается меня, то тут она ошибалась, ибо считала меня лучше, чем я есть на самом деле.
А насколько лучше, я убедился час спустя. Из ресторана я отправился к Маргарет и застал ее за разговором с Элен. Обе были веселы и счастливы. Элен ожила; подобно Маргарет, она нелегко сдавалась. Я узнал, что она была у врача, и больше ей не хотелось обсуждать собственные неприятности. Когда я вошел, мне сразу стало ясно, что вместо этого они с удовольствием, увлеченно говорили о нас с Маргарет.
В этот летний вечер двухстворчатая дверь из гостиной в спальню Маргарет была распахнута; сестры сидели по обе стороны холодного камина в гостиной, которой мы никогда не пользовались зимой. На улице играли дети, было еще светло, хотя уже шел десятый час, и за окном – оно находилось на уровне наших стульев – мелькали головы и плечи прохожих. Совсем как в «парадной зале» из моего детства.
Элен была одета так же подчеркнуто элегантно, как в парке, и здесь это особенно бросалось в глаза. Мне пришла в голову мысль, насколько не похожи друг на друга сестры. Несмотря на то что Элен была замужем, несмотря на ее модный вид, мне снова, как и в первый раз, почудилась в ней умная, щепетильная старая дева. И все же обе они были одинаково независимы, одинаково уверены в своих поступках, обе выросли в одной семье, где Маргарет бунтовала больше, чем ее сестра, их роднило все, вплоть до родинки на бедре, которая, как сказала мне Маргарет, была фамильной. У Элен не было беспечности Маргарет, и все же в других отношениях столь непохожая на сестру, которая была счастлива тем, что дает наслаждение мне и обладала глубокой и здоровой чувственностью женщины, для коей самая большая радость – доставлять радость другому, она действовала не менее обдуманно.
– Ты не должна так жить, – сказала Элен, оглядывая комнату. – Здесь очень неуютно. Майлс говорит, что ты бы лучше…
– Ну, если Майлс… – заметила Маргарет. – Он-то знает.
Они говорили о муже Элен, к которому обе относились с ласковым снисхождением, словно договорившись спасать его от самого себя. А ведь из того, что мне довелось о нем слышать, у меня сложилось впечатление, что он преуспевающий человек, любезный, независимый и серьезно смотрящий на вещи.
– Какая удача, что он выбрал именно тебя.
– Вот именно удача, – ответила Элен, – потому что ты сделала бы его несчастным.
Когда она говорила о нем, ее лицо становилось ласковым, удовлетворенным. Это была удовлетворенность матери; как любящий и послушный ребенок, он давал ей почти все, чего она желала.
Маргарет улыбнулась в ответ, и на мгновение мне показалось, что в глубине души и она мечтала о такой же удовлетворенности, о таком же доме, где царит раз и навсегда заведенный порядок, уютно горит в камине огонь и шторы надежно защищают от ночного мрака.
– Да, такое счастье не для меня, – согласилась Маргарет.
И тут я внезапно почувствовал, что разговор с Бетти, навеявший радужное настроение, затронул какие-то струны в моей душе и поверг меня в грусть и отчаяние.
Я припомнил другой вечер – не какой-то определенный, а один из многих, – когда так же вот, посидев с Бетти в баре, я шел домой к Шейле, где меня ожидала только Шейла и больше ничего.
Мысль о том вечере заслонила этот. Я слушал Маргарет и Элен, но ощущал какую-то тяжесть во всем теле; на мгновение мне показалось, что все это происходит во сне, когда бываешь лишь безучастным зрителем и не можешь пошевелиться.
Когда Маргарет незадолго перед тем рассказывала мне, как мечтает ее сестра иметь детей, она повторяла то, что уже говорила прежде; и, как прежде, что-то утаивала.
Увидев их вместе в этой комнате полчаса назад, я решил, что столь непохожие во многом, они были очень схожи в стремлении поступать по-своему. И еще в одном. Не только Элен мечтала о ребенке; его хотела иметь и Маргарет. Один раз мы уже говорили об этом, и с тех пор, как и сегодня, Маргарет что-то не договаривала. Она не хотела, чтобы я догадался, как страстно она мечтает иметь ребенка. Если бы она дала мне это понять, на меня легла бы большая ответственность.
Слушая их разговор, я чувствовал себя неловко перед Элен, – ведь она была убеждена, что я сделаю ее сестру счастливой.
Когда она собралась уходить, я сказал, что был очень рад встрече. Но Маргарет зорко следила за мной. Проводив сестру, она вернулась в гостиную и с тревогой взглянула на меня.
– В чем дело? – спросила она.
Я поднялся ей навстречу, обнял ее и поцеловал. Сквозь раскрытые двери за ее спиной видна была кровать, а за ней окна, озаренные светом вечерней зари. Невероятным усилием я попытался сбросить давившую на меня тяжесть и сказал:
– Не пора ли нам поговорить?
– О чем?
– Нам нужно поговорить о нас.
