сделать, чтобы всем им разместиться в этой крошечной комнатушке. Постель у Тони была узкой, прямо скажем, девичьей, но другая тут и не поместилась бы. И не его дело было заниматься постелями, а вот ширмой, перегородкой — другое дело!
Агостино потрудился на славу, и из одной клетушки очень скоро получилось две. Оглядывая свою работу, он остался доволен: сделал даже больше, чем мог!
Зато Камилия пережила за это время не одну трудную минуту. Раввин долго беседовал с Тони, и пока речь шла о богословии, они прекрасно понимали друг друга, и Камилия уже начала надеяться, что они договорятся. Но когда раввин стал объяснять суть союза человека с Богом, то Тони вновь проявил упорство и сказал, что приобщен к Богу обрядом крещения и в других обрядах не чувствует необходимости. Несмотря на результат, Камилия осталась довольна беседой, которая была прекрасной и возвышенной. Раввин пригласил молодых людей приходить к нему, и они охотно пообещали это.
На обратной дороге Камилия была весела, как птичка: она сделала все, что могла. Совесть ее перед родителями была чиста, и она мигом забыла о них, глядя в глаза своего любимого Тони.
Более значительным потрясением оказалась для нее обстановка, в которой она отныне должна была жить. Камилия оглядела клетушку с узкой кроватью, потом посмотрела на Тони. Она не предполагала, что они останутся в этой самой мастерской, где и так трудно было повернуться.
— Разве мы будем жить здесь? — все еще не веря самой себе, спросила она.
— Нет, конечно, мы переедем отсюда, — поспешил уверить ее Тони, мгновенно догадавшись, о чем она думает. — Но не сразу. Через какое-то время.
На лице Камилии читалось такое детское огорчение, что Тони ей посочувствовал: она не привыкла к бедности, не знает, что это такое, ей придется трудно.
Он обнял ее, и она, прильнув к его груди, замерла в его объятиях, чувствуя всем своим существом: ей будет хорошо там, где рядом с ней будет Тони.
Агостино, покрутив головой, поднялся со своего места и сообщил, что отправляется на прогулку. Тони благодарно улыбнулся ему. Он не переставал удивляться душевной тонкости художника. В лице Агостино ему повезло обрести не просто старшего друга, но и близкого человека, который принимал его горести так, как мог бы принять их родственник, например, дядя Джузеппе.
Агостино со вздохом подумал, что с появлением Камилии его положение станет и вовсе не завидным: ему придется гулять на свежем воздухе в любую пору суток, днем и ночью.
— Счастливо оставаться, — пробормотал он и вышел.
Глава 15
Художник брел не спеша по улице, поглядывая на прохожих, отмечая наметанным взглядом яркие, необычные лица в толпе. Он старался как-то приучить себя к произошедшей в его жизни перемене. Мало- помалу мысли его потекли по другому руслу. Он представил себе, что в просторном доме Эзекиела атмосфера сейчас куда мучительней. Любящие родители не могут не переживать за свое дитя. Он и сам переживал за Камилию, да и за Тони тоже, потому что этот талантливый и душевно ранимый мальчик сам нуждался в опеке и вряд ли мог стать опорой и добытчиком денег для семейных нужд. А поскольку оба птенца очень нуждались в помощи родителей, то и брак этот в глазах Эзекиела и Ципоры должен быть хотя бы законным. Вот к какому выводу пришел художник, когда забрел на набережную и залюбовался морем. На море он мог смотреть всегда, в любое время суток, неведомо, сколько времени, поэтому перспектива времяпрепровождения на свежем воздухе на самом деле не слишком пугала его. А вот что касается птенцов?.. Великолепная мысль осенила его! Он вспомнил о своем друге Пелегрини, сильно попивавшем актере, карьера которого из-за этого злосчастного порока не сложилась. Агостино направился к нему. Дома он Пелегрини не застал и направился в пансион Мариузы — пристанище студенческой молодежи, не гнушавшейся стариками актерами и музыкантами.
Население этого пансиона, который открыла дона Мариуза, оставшись вдовой, было весьма пестро, в нем жили и студенты-юристы, и студенты-медики, и студенты-певцы. Пелегрини частенько захаживал к ним, и они все вместе с шутками и песнями пропускали по стаканчику красного вина, до которого был так охоч актер.
Но студенты, которых он застал, португалец Жозе Мануэл и Маркус, ничего не знали о приятеле Агостино, он давно у них не появлялся.
— Может, запил, — предположил Жозе Мануэл, и оказался недалеко от истины.
Не прошло и часа, как Агостино отыскал своего друга Пелегрини в ближайшем кабачке и уселся с ним рядом за столиком. Приятели пропустили по стаканчику, и Агостино спросил:
— Ты по-прежнему играешь в театре?
— Случается, — уклончиво ответил тот.
— А священника ты смог бы сыграть? — спросил Агостино.
— Нет ничего легче, — самодовольно ответил Пелегрини.
— Не на сцене, а в жизни, — продолжил Агостино. Слегка захмелевший Пелегрини мгновенно протрезвел.
— Это похоже на авантюру, — сказал он. — Ты задумал ограбление?
— Я задумал помочь несчастным влюбленным. Хочу, чтобы ты соединил их навек.
— Ты думаешь, у меня получится? — меланхолически спросил Пелегрини.
— А почему бы и нет? — столь же меланхолически ответил Агостино. — Сутану ты возьмешь в костюмерной, а после церемонии венчания мы с тобой отпразднуем свадьбу в каком-нибудь кабачке.
Это предложение показалось Пелегрини куда соблазнительнее предыдущего.
— Я мог бы попробовать, — сказал он задумчиво, — единственное, что меня останавливает: я никогда не произносил проповедей.
— У тебя будет время подготовиться, — успокоил его Агостино.
Они выпили за успех предприятия и разошлись.
Вернувшись домой, Агостино нашел на столе вкусный ужин — Камилия оказалась чудесной хозяйкой. Агостино насмешливо улыбнулся: выходит я недаром желаю им семейного счастья!
На следующий день он рассказал своим подопечным о знакомом священнике, который согласен их обвенчать и ради этого придет к ним в дом.
— Тони бросился жать Агостино руку, благодаря его. Камилия счастливо улыбалась.
После завтрака она отправилась домой успокаивать Ципору и приглашать ее на свою свадьбу.
— Не беспокойся, мамочка, я очень счастлива, — сказала она. — Нам с Тони пришлось спать на одной, очень узкой кровати, но он крепко меня обнял, и я спала, как ангел.
— Ты и вправду ангел, — растроганно сказала Ципора.
— Нас завтра обвенчает католический священник, я хотела бы, чтобы и ты, и папа благословили меня, — продолжала Камилия.
— Я благословляю тебя, доченька, — растроганно сказала Ципора, — и непременно приду к тебе на венчание, хотя оно и будет не по нашему обряду.
Камилия и не подозревала, какое ее ждет торжество. Перед церемонией венчания мастерская преобразилась — в ней появился алтарь, а в углу за ширмой Камилию ждала сеньора с подвенечным платьем. Камилия в жизни не видела такой прелести! И надо сказать, что невеста, одетая в это платье, была тоже прелесть как хороша!
Ципора, увидев Тони и Камилию у алтаря, невольно прослезилась, такими они были красивыми. Агостино подал падре кольца, и церемония началась.
Священник соединил руки брачущихся и проговорил:
— Перед нами двое молодых, желающих пожениться, получив благословение нашей Святой церкви, Тони — католик, Камилия — иудейка, но оба они — дети Господа, Бог един, Он — властелин мира и хозяин наших судеб. Ты соблюдаешь Божьи заповеди, Камилия?
— Соблюдаю, падре, — ответила взволнованная невеста.
