Марчмонт посмотрел, как Зоя входит в свои покои, и пошёл к себе.
Он сказал Эбдону, что не поедет никуда вечером, и приказал приготовить ванну. Казалось, что запах Боу-стрит прилип к его коже, как и к одежде.
Ванна должна была принести успокоение. Но не принесла.
Новый камердинер разложил чистую сорочку, панталоны и чулки. Герцог поднялся и долго смотрел на них. Он внезапно ощутил такую усталость, не телом, а умом и сердцем, словно нёс в себе тяжёлую ношу, бесконечно долго.
– Подай мне халат, – проговорил он.
Он не стал надевать ничего из приготовленного под свой бархатный халат – полный костюм «неглиже». Он облачил своё тело в халат и сунул босые ноги в шлёпанцы. Туфли без задников из кожи малинового цвета имели заостренные, загнутые концы, в подражание турецкой моде.
– Чёрт бы меня побрал, – произнёс Марчмонт.
– Ваша светлость? – Эбдон явно был сбит с толку. Однако он проявил своё замешательство, как подобает мужчине. Ни слёз, ни обморока, ни дрожи. Едва заметная морщинка между бровей.
– Я вернусь через минуту, – сказал Марчмонт.
Он вышел из гардеробной, пересёк спальню к смежной двери и вошёл внутрь.
Он застал свою жену купающейся, лицом она уткнулась в руку, лежавшую на полотенцах, разложенных вдоль ванны. Она плакала.
– О, Зоя, – сказал герцог.
Она так была поглощена своим горем, что не заметила, как он подошёл – ещё один дурной знак. Она теряет старые навыки. Ей все равно. Её ранило слишком сильно, чтобы переживать об этом. Она его любит и хочет быть хорошей женой. Она знала, что Люсьен только хочет её защитить – но она не могла перенести, чтобы стены снова сомкнулись вокруг неё, так скоро.
Зоя вытерла глаза и посмотрела вверх, на него.
– Извини меня, – сказала она. – Я знаю, что безумно реагировать таким образом, но я ничего не могу с собой поделать.
Марчмонт просто нагнулся и вынул её из ванны. Он схватил полотенце и завернул её, а потом обнял и прижал к себе.
– Ты – это всё, что у меня осталось, – произнёс он. – Всё, что у меня есть.
Голос его был хриплым и прерывистым.
– Люсьен, – сказала она, прижимаясь лицом к его груди.
– Ты это всё, что у меня осталось, Зоя, – говорил он. – Они все умерли, все, кого я любил когда-либо. Ушли навсегда. И ты тоже, как я думал. Но ты не умерла. Ты вернулась из мёртвых, и если я тебя потеряю, то не знаю, что я буду делать.
Она крепко обнимала его, так крепко, как только могла.
Его родители. Брат. Умерли.
У него была её семья, но это не то же самое.
Она была одной из тех, кого он любил.
Любил. Он любил её.
Вот так просто.
Её сердце дрогнуло, как это бывало всегда при виде его, когда Люсьен возвращался из школы, чтобы провести с ними лето. Когда он приезжал, мир озарялся светом.
– Люсьен, – нежно сказала Зоя. Она изучала латинский и греческий и знала, что «lux» на латыни означает «свет». Её сердце воспарило, потому что он свет её жизни и был им с первого дня их встречи. – О, Люсьен. Мы оба немного сошли с ума.
– Нет, – прошептал он в её волосы. – Это ты сумасшедшая. Я нахожусь в своём уме.
Он поднял голову, немного отстранился и поглядел вниз на неё:
– Давай извлечём тебя из этого мокрого полотенца.
Марчмонт освободил её от мокрого полотенца и обсушил с помощью другого, перед камином. Он играл роль камеристки, опустившись перед женой на колени. Он поставил себе на бедро её стройную ногу, осторожно вытирая, и Зоя задрожала.
Люсьен посмотрел снизу вверх, и там была она, со своей сливочно-белой кожей, с вкраплениями розового в особых местах и золотым пушком между ногами. Сама цветущая женственность, она взирала на него с чем-то таким в голубых глазах, чему названия он не знал. И как он мог знать, если никогда не заботился о том, чтобы читать женский взгляд?
В её случае ему не нужно было и читать. Возможно, в конце концов, они просто понимали друг друга. Возможно, так было всегда.
Марчмонт провёл рукой от её ступни вверх, по икре к колену, и вдоль бедра к тому холмику, для которого у неё было столько названий.
– Твой Золотой Цветок, – прошептал он, перебирая пушистые завитки, всё ещё влажные от купания. – Твой Дворец Наслаждения.
– Моё Тайное Убежище, – сказала она, запустив пальцы в его волосы. – Моё Спрятанное Сокровище, и мой Трон Любви, и моя Львиная Голова.
– Твоя Львиная Голова? – Люсьен легонько погладил её.
Ласкам Зоя тоже дала имена: Дразнящее Перо, Мягкая Перчатка, Прикосновение Огня.
– О, да, – проговорила она. – Эта часть меня очень опасна, когда жаждет заняться любовью.
Она пропустила его волосы через пальцы.
– Волосы моего возлюбленного подобны шёлковистому свету свечей, – сказала она. – Мой возлюбленный как свет в ночи, как первые лучи солнца на горизонте, и как последние лучи тоже. Мой любимый есть мой свет.
Он посмотрел вверх, встретившись с ней взглядом:
– Лучше чтобы именно я оказался тем любимым, о котором идёт речь.
Зоя засмеялась и отпустила его. Она распрямила руки над головой, потянулась, как кошка, и он увидел, как поднялись её прекрасные груди. Она была так естественна в своей наготе. Как он мог подумать о том, чтобы подавить душу, столь вольную?
– Любимый мой бросается на меня, подобно тигру, – произнесла она.
Люсьен сжал ей ягодицы и прижался губами к Тайному Сокровищу, ощущая, как она дрожит.
Он ласкал её губами и языком, чувствуя, как сжимаются пальцы Зои, в то время как её тело трепещет от удовольствия.
Позже, доведя жену до пика и заставив кричать, он руками вернулся к её коленям и опустил её на пол.
Её глаза потемнели и потеряли фокус, лицо горело.
Она отдалась страсти в своей решительной и ясной манере. Она уловила его настроение – или он уловил её – и просто уступила чувствам.
Сегодня чувства были бурными.
Зоя села на ковёр, раздвинув ноги, и он опустился между ними. Она распахнула его халат и провела руками по коже, теперь наступила его очередь содрогаться, пока она обследовала его, пробегая пальчиками по мускулам, которые сокращались от её прикосновений. Она исследовала его так, словно он был для неё новым, незнакомым любовником… и в то же время она знала его так же хорошо, как саму себя, и знала, что он принадлежит ей.
Она с самого начала была такой, обращаясь с его телом легко и без колебаний, как со своим собственным. Но сегодня между ними было нечто большее, чем просто страсть.
