Михайловне… Наверное, расстреляют ее немцы. Слишком уж много смертей сеют они вокруг себя, чтоб можно было сомневаться в этом.
Уже стемнело, а мама все не шла. Ваня решил уложить маленькую Оленку спать. Она послушалась, легла, но не заснула, только притаилась тихонько на печи, словно в ожидании чего-то страшного.
Правду говорит народная пословица: беда никогда не приходит одна. Поздним вечером настежь распахнулась дверь, и соседи внесли неподвижную Оксану. Оказывается, в поле неожиданно взорвалась мина. Бабушку Гафию убило насмерть, а Оксану тяжело ранило.
Соседи положили ее на кровать, где еще сегодня лежала Вера Михайловна, и разошлись по домам — у каждого и своих хлопот было по горло, — а Ваня Коваленко — самый старший мужчина в семье — остался на хозяйстве.
Невыносимый ужас, отчаяние охватили все его существо. Ведь ему было всего десять лет; еще совсем недавно он искал защиты за маминой юбкой, а вот теперь приходится самому решать, как быть дальше. Он плакал, пока не иссякли слезы и не заболели глаза. Тогда он утер веки кулачком, дал самому себе обещание никогда больше не плакать.
Он подошел к маме, прислушался: она дышала тихо, но ровно, будто спала. Успокоившись, Ваня сел на скамеечку и сам задремал рядом с мамой, упершись лбом в одеяло.
Когда утром он открыл глаза и непонимающе оглянулся, мама уже была мертва. Он заметил это сразу, но не закричал, не заплакал — на это у него уже не хватило сил. Зато громко закричала маленькая Оленка. Услышав этот крик, сбежались соседки.
Похоронили Оксану без гроба, на кладбище за околицей. Ваня не плакал и тогда, когда маму опускали в землю, только крепче прижимал к себе Оленку, словно боялся, что кто-то заберет ее у него.
Вернувшись с кладбища, дети застали бабушку, возвратившуюся от родственников, где она гостила, и чувство одиночества стало не таким уже острым. Оленка совсем успокоилась: в их семье бабушка всегда считалась главной, и раз она здесь, то бояться и плакать нечего.
Но Ваня никак не мог найти покоя. Он чувствовал на своих мальчишеских плечах огромную ответственность и знал, что должен нести ее один, потому что никому, не имел права доверить свою тайну.
На следующий день он взял в сенях бумаги Веры Михайловны, тщательно их просмотрел и, хотя ничего не понял в причудливом сплетении линий, уверил себя, что без этого изобретения советским войскам будет гораздо труднее разбить немцев. Значит, он, пионер Ваня Коваленко, должен любой ценой сохранить этот сверток, пронести его через линию фронта, далеко-далеко, и передать советским людям. Как жаль, что никто не может ему помочь! А что, если рассказать кому-нибудь? Но кому же? Оленке? Бабушке?.. Нет… Они испугаются, никуда его не пустят и, конечно, попытаются уничтожить драгоценные бумаги, чтобы не подвергаться опасности… Сказать кому-нибудь из ребят? Но для этого нужно всех хорошенько проверить, а времени уже не оставалось. Ой, как мало времени у Вани Коваленко! Но ничего, он пойдет сам. Никто не обратит внимания на такого малыша, и будет еще лучше…
Поздним вечером из села Спасовки вышел маленький горбун. За плечами у него висела котомка с убогими харчами, в руках была палка, выломанная в саду из старой черешни. Любому бы дал мальчик проверить свою котомку, но ни за что не позволил бы коснуться своего горба.
Мальчик оглянулся на родное село, притихшее в осенней мгле, и, не торопясь, чтобы сохранить силы для далекой дороги, зашагал на восток.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Не очень уверенно Марина Токова оторвала от земли перегруженный самолет. Росовский, увидя ее в воздухе, вздохнул с облегчением; сесть в Харькове Марина, конечно, сумеет, а сбиться с дороги просто невозможно — держи курс точно на восток — и попадешь домой. К тому же и наземных, ясно видимых ориентиров было множество. Единственное, чего следовало опасаться, это встречи с «мессершмиттами». Но что можно было предпринять заранее? Все зависело от случая.
Росовский смотрел вслед самолету до тех пор, пока тот не скрылся из глаз, потом коротко вздохнул, подошел к Королю и сказал:
— Стали мы с вами вместо танкистов и пилотов обыкновенной пехтурой. Непривычная ситуация, но ничего не поделаешь… Будем двигать?
— Пошли, — сказал Орленко, все еще глядя туда, где скрылся самолет.
— Пора, — подтвердил Король. — У меня камень с души свалился, когда Токова полетела. Мы прорвемся к своим, я уверен.
Он был старшим по званию в этой небольшой группе, состоящей из трех десятков танкистов и одного летчика, и поэтому командование само собой легло на его плечи. Перед тем, как двинуться в путь-дорогу, Король проверил вооружение отряда. Гранат и автоматных патронов было порядочно — это хорошая сила, если умело ее применить.
— Прорвемся, — уверенно заявил он. — Идти будем только ночью: так будет гораздо легче. Сегодня можно идти до вечера, у немцев здесь еще нет постоянного фронта.
Уверенные слова командира ободрили танкистов. Самое страшное на войне — остаться без командира, без человека, который знает больше тебя, может послать тебя на смерть и в то же время отвечает за твою жизнь. И не беда, если командир пошлет тебя в самое пекло: он безусловно знает, что делает, и раз поступает так, значит, все взвесил и продумал. Если останешься без командира и начнешь действовать наобум, будешь тыкаться, как слепой котенок, то в одно, то в другое место. Бывают минуты на войне, когда взять на себя обязанности командира куда сложнее, чем пойти в бой, в атаку.
Тихое гудение послышалось над степью. Высоко в небе на восток шли тяжелые бомбардировщики Ю-99.
— Ну, для нашей Марины они не страшны, — заметил Росовский.
— Она, пожалуй, далеко, — сказал Орленко.
— Пошли ее догонять, — скомандовал Король, и весь отряд, выслав вперед разведку из трех танкистов, тронулся в свой дальний и мучительный путь.
Пустынными дорогами, где не было видно не только немцев, но и вообще живой души, шли они целую ночь и остановились перед рассветом. В довольно густом лесу спрятались, замаскировались, как бы утонули в прибитой пылью зелени. Король отлично понимал, что противник теперь очень быстро двигается вперед, тылы его отстают и между фронтом и линией тылов образуется пустота, где нет войск. Именно её-то и нужно было держаться, приближаясь к фронту, чтобы попасть к своим.
Однако эти надежды не оправдались: уже на вторую ночь им пришлось принять бой. В селе, куда они вошла ночью, не разведав предварительно, было полно немцев. Поднялась беспорядочная стрельба. Никто не мог разобрать, где свои, где чужие. Когда они вырвались на окраину села, то недосчитались четверых танкистов; быть может, убили их, а может, раненые, остались лежать где-нибудь.
— Плохо воевали, — сказал Король, — сунулись без разведки, вот и погубили ребят…
Но все же приказал идти вперед до рассвета, чтобы меньше километров осталось до фронта.
Еще один день пересидели они в высоких камышах на берегу маленькой речушки, чуть севернее Полтавы, а уж после этого ни дня, ни ночи для них не стало: начался сплошной бой. Уже здесь, недалеко от Харькова, многие выходившие из окружения группы пробовали прорваться через фронт. Фашисты сдерживали их, как могли, стремясь уничтожить по одному или же вернуть назад в окружение.
— Сегодня будем прорываться, — сказал Король вечером, когда они благополучно миновали большое пространство свободного поля и укрылись в перелесье, — сегодня будем у своих.
Он произнес это с большой уверенностью, но не все поверили, что дойдут до Харькова. Поредел их отряд за долгий этот путь! Семеро из них остались на занятой немцами земле, четверо раненых не могли вести бой, хотя старались не отставать от здоровых. Небольшая теперь сила — этот отряд танкистов. Но воля их не сломлена. Их цель — достичь востока, и они туда дойдут!
Король оглянулся на покрытых копотью и густой пылью бойцов. Как не похожи они на тех танкистов, что в новых комбинезонах лихо и весело садились в танки и шли в первую атаку. Ничего, будут еще у нас и
