– Убирайся, искуситель, – со смехом сказал я. – Я не продам брошь.
– Подождите, не торопитесь с решением, – в страхе воскликнул Торчи. – Я делаю вам другое предложение: я дам за нее 230 тысяч лир и Симону в придачу. Это хорошая сделка. Симона – искусная девушка в домашнем хозяйстве и в любви.
– Это действительно прекрасное предложение, но я не продам брошь. Если бы она была моей собственностью, то я и минуты не раздумывал бы, но она принадлежит не мне – и тут ничего не поделаешь. И поставим на этом точку.
Торчи печально посмотрел на меня:
– Боюсь, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Мужчине нельзя влюбляться в женщину.
– Хватит, Торчи.
– Думаю, что вы еще раскаетесь в своем решении, – сказал он. – Человек, предпочитающий деньгам женщину, накличет на себя беду. Я буду молиться за вас.
– Пошел к черту! – крикнул я, потеряв терпение.
Я особенно разозлился на Торчи потому, что он говорил то, что я уже не раз повторял себе после телефонного разговора с Лаурой.
– Я попрошу и Симону помолиться за вас, – с достоинством сказал Торчи. Потом он отошел от меня, благочестиво склонив голову и опустив глаза.
Приближалось время свидания с Лаурой. Я поспешил к себе. Окинув комнату придирчивым взглядом, я остался доволен. Мои старания не пропали даром: убогое жилище приобрело мало-мальски приличный вид.
Горшок с темно-красными бегониями украсил стол возле окна, картина Боттичелли была запрятана под кровать. У Филиппо я позаимствовал скатерть на стол, а у Умберто – шелковое голубое покрывало на кровать. Джузеппе дал мне красивый персидский ковер. Комната совершенно преобразилась. Я купил две бутылки бордо и попросил Пьерро сделать мне десять бутербродов. Он заботливо снабдил меня двумя бокалами и тарелками, а в последний момент настоял на том, чтобы прислать мне сверх этого бутылку коньяка. Мой костюм был выглажен и вычищен. Я заложил часы, чтобы купить себе пару приличных ботинок. Теперь мне не оставалось ничего кроме, как ждать. Я закурил сигарету и в шестой раз стал поправлять посуду на столе. Рот у меня пересох, сердце тяжело билось, и я немного задыхался. Я заставил себя во время курения усесться в кресло, но курил так невнимательно, что обжег себе язык, и сердито бросил сигарету. В этот момент во входную дверь постучали. Секунду я стоял неподвижно со сжатыми кулаками, прерывисто дыша, потом направился по коридору к входной двери. На улице стояла Лаура Фанчини и смотрела на меня. На ней были простое платье из голубого полотна и большая соломенная шляпа. Глаза прятались за темными очками.
– Привет, Дэвид, – сказала она. – Я точна, не правда ли?
– Да, – хрипло выдавил я. – Прошу вас, войдите.
Я отстранился от двери и пропустил ее.
– Вот сюда, – сказал я, распахивая дверь своей комнаты.
Она вошла и огляделась. Потом сняла темные очки и улыбнулась мне.
– Здесь очень красиво.
– У меня щедрые друзья, – я прикрыл дверь. – Вам было сложно найти?
– Не очень. Было время, когда я чуть ли не каждую неделю ходила в «Ла Скала».
Лаура сняла шляпу и положила вместе с сумочкой на комод, а потом остановилась перед зеркалом.
Я смотрел на нее и не мог поверить, что та, которую я так жаждал видеть, что она действительно у меня.
– Когда ветер дует в мою сторону, то можно услышать музыку, – сказал я.
Она повернулась с улыбкой.
– Музыка и соборы – подходящее сочетание. Как продвигается ваша книга?
– Последнее время я мало работаю. Иногда по целым неделям не прикасаюсь к ней. – Я понимал, что веду себя по-идиотски, официально и напряженно, но ничего не мог поделать. В присутствии Лауры я смущался и был чем-то обеспокоен.
Воцарилось молчание. Тишина действовала на меня угнетающе, и у меня вдруг появилось чувство, что наше свидание будет неудачным.
Присутствие Лауры заставляло меня так нервничать, что я почти жалел, что она пришла.
– Может быть, возьмете бутерброд? – беспомощно предложил я. – Вы, видно, голодны.
– Голодна? – спросила она. – Да, Дэвид, я голодна вот уже четыре года.
Часы на церковной башне пробили девять, когда Лаура шевельнулась и освободилась из моих объятий.
– Мне нужно идти, Дэвид, – сказала она. – Я должна быть дома к 11 часам.
Она стала в ногах кровати, а я молча наблюдал, как в сумерках Лаура поспешно одевается.
Когда я хотел встать, она сказала:
– Лежи, дорогой. Тут не хватит места для нас обоих.
– Как ты поедешь?
– У меня поблизости стоит машина. Если я потороплюсь, то через час смогу быть дома.
– Прошу тебя, будь осторожней.
Она засмеялась.
– Разве я представляю теперь какую-то ценность, Дэвид?
– Да, самую большую на свете.
– Это меня радует.
– Тебе не жаль немного?
– Нет, а тебе?
– Немного жаль. Каждая новая любовь приносит с собой волнение и боль.
– Да, но зато она вознаграждает людей и счастьем.
Застегнув платье, Лаура надела шляпу и взяла сумочку.
– Оставайся, Дэвид. Я найду дорогу одна.
– Как глупо, – со смехом сказал я. – Ты не съела ни кусочка, и все мои труды пропали даром.
Она присела ко мне на кровать.
– У меня теперь нет аппетита, дорогой, – сказала она, склоняясь надо мной и нежно целуя.
– Когда ты придешь опять? – спросил я, сжав ее руку.
– Я не знаю. А тебе хочется, чтобы я пришла опять?
– Конечно, и чем чаще, тем лучше.
– Может быть, я приеду на следующей неделе, но это зависит от того, как мне удастся вырваться.
– Подожди, не уходи, – сказал я. – Как насчет понедельника?
– В понедельник выходная сиделка, которая ухаживает за моим мужем.
– А во вторник?
– По вторникам я читаю ему вслух.
– Так когда же?
– Не знаю. Сегодня и то непросто было вырваться. Я же говорила тебе, Дэвид, что я четыре года живу как в монастыре. Так долго, как сегодня, я, вероятно, редко могу у тебя оставаться.
– Черт возьми! Не делай из меня дурака! Мы должны увидеться как можно скорее. Может быть, тебе удобнее приезжать сюда днем? Между двумя и пятью часами здесь тихо. Как насчет среды?
– Я постараюсь, Дэвид, но обещать ничего не могу. Разве ты забыл, что сам сказал…
– Что я сказал?
– Ты сказал, что есть очень чуткие люди в отношении окружающих. Возможно, муж что-то заметит. Скорее всего я сама себя выдам, а это ему будет больно.
– Зачем ты напоминаешь все это? – резко спросил я. – Хочешь лишний раз уколоть меня моей же подлостью?
– Не валяй дурака, Дэвид. О подлости не может быть и речи. Ведь мы любим друг друга. Я хотела тебе только сказать, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не причинить боли Бруно.
