колоду.
— Никаких чувств нет и подавлять мне нечего! — фыркнула Роксана, сдвигая карты.
— Да? Помнится, прошлой ночью… — На лице Брэма расплылась мечтательная улыбка. — Полно тебе, Роксана! Прошлой ночью ты не издавала такого шипения!.. Ты дрожала от возбуждения, когда я тебя целовал, и вообще вела себя очень страстно! — Брэм принялся раздавать карты. — А твои руки — как они меня обнимали!.. А ногти… ногти расцарапали всю спину. Стоило же мне поцеловать соски, как ты…
— Заткнись!
— Ты очаровательна, когда сердишься!
Они вскрыли карты и уставились в них, безуспешно стараясь сосредоточиться на игре.
— Я читала о мужчинах вроде тебя, — сухо сказала Роксана, — о романтических и страстных натурах с необузданной фантазией по части женского пола.
— Ты — грандиознее любой фантазии, и хотя я никогда не был монахом, в книгу рекордов Гиннесса по части увлечений я вряд ли попаду. Я всегда знал, чего я хочу от женщины, и в твоем лице нашел то, что мне надо. — Брэм смотрел на нее поверх карт, и тон у него был убийственно серьезный. — Положа руку на сердце, я сам удивляюсь силе своих чувств. Сначала я все списал на сексуальный голод, но сейчас понял, что грешил на себя.
— Что еще ты понял?
— Что можно знать человека без году неделя и чувствовать, что он тебе бесконечно дорог. Что мечта может быть не только мечтой. Что…
— Ты считаешь, что я тебе пара? — перебила его Роксана.
Брэм кивнул.
— Я достаточно тебя знаю, чтобы делать выводы.
— Это тебе кажется, что ты меня знаешь, — прервала она, — но это не так.
— Серьезно? — Брэм на минуту задумался, а потом снова ожил. — И ты считаешь свое вчерашнее поведение обычным? Ты с радостью распахиваешь объятия перед каждым встречным мужчиной? И всякий мужчина, что будет обнимать и целовать тебя, услышит этот стон нетерпения и страсти?
— Нет! — почти крикнула Роксана и при виде его ухмылки снова взяла себя в руки, спокойно закончив:
— Ты неправильно меня понимаешь.
— Я понимаю так, что этой ночью ты была собой, а сейчас я разговариваю не с Роксаной Мердок, а с ее чопорной теткой.
Роксане захотелось отвесить ему пощечину. Вместо этого она швырнула карту на стол.
— А я в свою очередь разговариваю с дипломированным психоаналитиком, не так ли?
— Всего лишь с человеком, который стремится ускорить процесс твоего развода с теткой — мир ее праху! — Брэм побил ее карту. — Я один раз сказал, повторять не собираюсь: я люблю тебя и не позднее новогоднего утра намерен заняться с тобой любовью.
— Это больше похоже на угрозу, чем на предложение. Это и есть метод Тэйлора? Угрожать беззащитной женщине, принуждая ее к сожительству?
— Это меня всю жизнь шантажировали женщины, но я берег себя для тебя. Ты просто не понимаешь, какой замечательный я человек. Но ничего, скоро поймешь.
— Я всегда любила себя и никогда — мужчин. Что ты на это скажешь?
— Что я люблю тебя, — упрямо ответил Брэм и снова побил ее карту. — Учитывая тот факт, что Матильда пудрила тебе мозги лет семь-восемь, ты в весьма и весьма приличной форме.
Роксана невольно засмеялась.
— Спасибо, доктор.
— Я серьезно.
— Я знаю.
Роксана с трудом удерживалась от того, чтобы не расхохотаться во весь голос.
— Шутка ли сказать, — продолжал Брэм, — столько лет служить нянькой старой деве, не признающей слово «любовь».
— Это твое окончательное мнение о тете Матильде?
Брэм важно кивнул.
— Можешь не стесняться с комплиментами, — сказал он. — Я ведь достаточно верно описал этого демона в юбке?
Не дожидаясь ответа Роксаны, он продолжил:
— Тень этой мегеры преследует тебя, и ты боишься дать свободу себе, своим чувствам, своей любви.
— И кого же ты мне предлагаешь в качестве предмета моей любви? — поинтересовалась Роксана.
— Меня, конечно. Только меня. Я осознаю ответственность, которую беру на себя, избавляя тебя от авторитарного влияния тети Матильды.
— Как благородно с твоей стороны! Какое самопожертвование! — Роксана взяла карту, взглянула на нее и выложила на стол полный набор:
— Джинн.
Брэм пробормотал себе под нос крепкое словечко.
— Я понял, почему проигрываю! — заявил он.
Роксана приписала новые очки и начала раздавать заново.
— И в чем же дело на этот раз? — небрежно поинтересовалась она.
— Дело в отсутствии стимула.
— Пожалуйста, поднимем ставку до доллара за очко. На ближайший год ты меня уже обеспечил, пора подумать о более отдаленном будущем.
— Деньги для меня — не стимул! Не о них речь. — Загадочно улыбнувшись, Брэм начал раскладывать карты по масти.
Роксана следила за ним со все возрастающим подозрением.
— А что же тогда для тебя стимул?
— Игра на раздевание, — пояснил он коротко и взял первую карту. — Конечно, я почти вижу твою реакцию, слышу вопли ужаса целомудренной тети Матильды: еще бы, ее племянница участвует в таком непотребном деле!..
— Тетя Матильда, говоришь? Игра на раздевание, говоришь? — Роксана ваяла карту и медленно присовокупила ее к остальным. — Видимо, пора тебе узнать правду о моей семье и особенно о тетушке.
Роксана подняла руку, предупреждая реплику Брэма.
— Тетя родилась в Нью-Йорке в начале столетия. В тысяча девятьсот двадцать втором году впервые нашла себе работу. Ты когда-нибудь слыхал о варьете Мински? В нем танцевали десять девушек, на которых выдавали девять платьев. Тетя не раз оказывалась десятой, и я, как ее племянница, не боюсь таких игр.
Роксана бросила карты на стол.
— Джинн. Я забираю твою рубашку.
Брэм попытался что-то ответить, но челюсть у него отвисла и возвращаться в прежнее положение не желала.
— Ты… ты шутишь? — наконец выговорил он.
— Про джинн, про тетю или про твою рубашку? — Роксана укоризненно покачала головой. — Туговато ты соображаешь для психоаналитика.
Что-то бормоча, Брэм через голову стащил тенниску.
— Итак, чопорной викторианской тетки и в помине не было! — сказал он и швырнул ей тенниску. — Ты все это время смеялась надо мной! Над чем еще ты смеялась, золотая ты моя?
— Я не смеялась над тобой, — возразила Роксана, чувствуя себя виноватой. — Я просто хотела показать тебе, что двенадцати свиданий и четырех недель знакомства недостаточно для того, чтобы узнать все о женщине, которой ты вздумал объясняться в любви.
