Несовместимость этих двух доктрин -- правового государства и государства благосостояния -- была в центре всех сражений за свободу. Это была долгая тяжкая эволюция. Вновь и вновь торжествовали вожди абсолютизма. Но в конце концов правовое государство стало преобладающим в западном мире. Верховенство закона или правительства, ограниченные конституциями и биллями о правах, -- характерные меты этой цивилизации. Именно верховенство закона сделало возможным замечательные достижения современного капитализма и его, как сказали бы последовательные марксисты, "надстройки" -- демократии. Именно это обеспечило постоянно умножающемуся населению беспрецедентное благосостояние. Широкие массы в капиталистических странах наслаждаются сегодня уровнем жизни более высоким, чем у зажиточных слоев населения в предыдущие эпохи.
Все эти достижения не останавливают адвокатов деспотизма и планирования. Правда, для апологетов тоталитаризма было бы крайней неосторожностью раскрывать неизбежные последствия своих планов. В XIX веке идеи свободы и верховенства законов обрели такой престиж, что открытая атака на них казалась бы безумием. Общественное мнение было совершенно убеждено, что деспотизм потерпел поражение и возврата к старому быть не может. Даже царь варварской России разве не был вынужден уничтожить рабство, дать своей стране суд присяжных, даровать ограниченные свободы печати и уважать закон?
Социалисты прибегли к трюку. В своих замкнутых кружках они продолжали обсуждать грядущую диктатуру пролетариата, т. е. диктатуру идей каждого из социалистических авторов. Но на широкую публику они выступали иначе. Социализм, заклинали они, принесет истинные и подлинные свободу и демократию. Он устранит все формы принуждения и насилия. Государство "отомрет". В процветающем мире социализма не станет со временем ни судей, ни полиции, ни тюрем, ни казней.
Большевики первые сорвали маску. Они были совершенно уверены, что настал день их окончательной и несокрушимой победы. Дальнейшее притворство стало и ненужным, и невозможным. Стало возможным открыто служить кровавую мессу. И это вызвало энтузиазм у всех опустившихся журналистов и салонных интеллектуалов, которые годами бредили идеями Сореля и Ницше. [458] Интеллигенты предали разум, и плоды этого предательства созрели. Молодежь, вскормленная идеями Карлейля и Рескина, была готова взять власть в свои руки [507*]. [459]
Ленин был не первым узурпатором. Многие тираны предшествовали ему. Но его предшественники были в конфликте с идеями своих великих современников. Они была в разладе с общественным мнением, поскольку принципы их правления не совпадали с общепринятыми принципами права и закона. Их презирали и ненавидели как узурпаторов. Но ленинскую узурпацию воспринимали иначе. Он был жестокий сверхчеловек, о пришествии которого возвещали псевдо-философы. Он был фальшивым мессией, которого история выбрала для спасения через кровопускание. Не был ли он самым правоверным из адептов марксова "научного" социализма? Не был ли он предназначен судьбой для воплощения планов социализма -- дела, непосильного для слабых государственных деятелей разлагающейся демократии? Все благонамеренные люди алкали социализма; наука устами непогрешимых своих профессоров рекомендовала его; церкви проповедовали христианский социализм; рабочие мечтали об устранении системы заработной платы. Он был достаточно рассудителен, чтобы понимать: нельзя сделать омлет, не разбив яиц.
За полвека до того все цивилизованные люди осудили Бисмарка, когда он заявил, что великие исторические проблемы следует решать железом и кровью. Теперь громадное большинство квазицивилизованных преклонились перед диктатором, который изготовился пролить крови во много раз больше, чем Бисмарк.
Таково было истинное значение ленинской революции. Все традиционные представления о праве и законности были отринуты. На смену верховенству законов пришли неограниченное насилие и произвол. "Узкие границы буржуазной законности", как говаривал Маркс, были
