Поляна опустела. Данилка сидел заледенелый от страха, опустошенный, безучастный к самому себе. Из этого состояния его вывел выстрел. Кто-то стрелял в лесу. Снова прокатился оружейный гром, и Данилку обожгла мысль, что это, может быть, ищут его. Он закричал:
— Я здесь! Здесь я!!!
Кричал, пока не охрип.
Когда выстрел хлобыстнул совсем близко, на поляне, и послышались голоса, Данилка тихо заплакал.
— Вот он где! — послышался внизу голос отца.
— Ну, паря, задал ты нам работы, — сказал дед Савостий, когда отец снял сына со стога. — Тут волки водятся, подстрелили одного.
Данилка молчал, в ознобе у него зуб на зуб не попадал.
— Говори дружкам спасибо, в ножки кланяйся. Прибежали в деревню, тревогу подняли, — сказал отец, прижимая к себе сына.
Данилка не ответил, его била крупная дрожь.
— Сомлел парень, не оттаял еще, — сказал кто-то.
Данилка не узнал голоса.
КОЛОДЕЦ
По вечерам хорошо гонять на коньках по улице. Дорога свободна — ни лошадей, ни машин.
В тот вечер докатались допоздна. Уже вся орава деревенских мальчишек разбежалась по домам, а Данилка с Андрейкой все еще носились по укатанной, поблескивающей в лунном свете дороге. Когда собрались домой, Андрейка предложил:
— Давай наперегонки.
— Давай, — охотно согласился Данилка, потому как знал, что не Андрейке тягаться с ним.
У Данилки коньки магазинные — недавно отец привез из города, — настоящие «снегурки» с загнутыми носами, на зависть всем деревенским мальчишкам, а у Андрейки — самодельные, деревяшки, выструганные из полена и понизу железкой обиты. Вместе их ладили. А теперь Андрейка собирается тягаться в скорости.
Мальчишки рванули с места, через три-четыре маха Данилка обогнал своего дружка.
— Не считова, — сказал тот, шмыгая носом. — У меня нога подвернулась.
Данилка знал, что Андрейка врет безбожно, но сделал вид, что поверил, и предложил великодушно:
— Давай сначала.
Они снова рванулись вперед, и опять Данилка в два счета обставил Андрейку.
— И теперь не считова?
— Не считова, — буркнул Андрейка. — У тебя — купленные, а мои — нет. Ты мне дай первому побежать, а потом ты, когда я отбегу.
Не очень-то хотелось соревноваться на таких условиях, но Данилка понимал, что Андрейка прав, и дал ему отбежать несколько метров, а потом припустил вслед и опять обогнал.
— Если бы у меня были магазинные, нипочем бы не догнал, — заявил Андрейка.
— Давай еще раз, — предложил Данилка. — Еще дальше отбегай.
Они упарились, пока гонялись наперегонки.
— Пить хочу, — сказал Андрейка и покатил в глухой переулок, в котором был колодец.
Пить хотелось и Данилке, притом он чувствовал, что давно истекло время его возвращения домой, и поэтому еще больше оттягивал час, когда должен был предстать перед матерью. Он надеялся, что к тому времени вернется отец из райисполкома и, глядишь, расплата пройдет мимо.
Переулок выходил в поле, мутно синеющее снегами. В окнах уже не светились огни — сельский люд полег спать, — и ребята шли сугробами мимо темных домов и плетней, занесенных по самый верх. Когда пришли в конец переулка, где был колодец, им стало немножко не по себе от мглы притаившегося пустынного поля, от таинственного посвиста вольного ветра, от близости огромного и невидимого в темноте простора. В черном, редко утыканном звездами небе низко висела отяжелевшая луна.
Андрейка подошел к колодцу первым. Колодезный сруб обледенел, бадья была опущена. Ребята стали крутить ручку ворота и легко вытащили деревянную обмерзшую бадью, но она оказалась без воды. Снизу, из черной глубины, донесло стон. Данилка почувствовал, как в животе у него стало прохладно и пусто. Андрейка мыкнул телком и громко лязгнул зубами.
От колодца они мчались со скоростью паровоза, не чуя под собою ног. Из-под самодельных Андрейкиных коньков летели синие искры, и Данилка никак не мог его догнать на своих магазинных «снегурках». Опомнились дружки на главной улице, возле сельпо.
— А-а?! — спросил Данилка.
Андрейка дико посмотрел на него и, заикаясь, выдохнул:
— Оборотень!
Данилка засомневался, памятуя отцовы слова, что нету на свете никаких оборотней, никакой нечистой силы, кроме кулаков и буржуев.
— Послышалось, — сказал он. — Какой оборотень?
— Может, поблазнилось, — нерешительно согласился Андрейка.
— Ну да, почудилось. Ветер это гудел, — стоял на своем Данилка. — Пойдем напьемся.
— Ты чо, ты чо! — Андрейка замахал руками.
Но Данилку уже распирало от собственной решимости, ему очень хотелось показаться дружку храбрым. Возле сельпо, на крыльце которого сидел ночной сторож дед Кузьма, Данилке и впрямь было не страшно. Правда, теперь ему совсем расхотелось пить, и втайне он желал, чтобы Андрейка не согласился возвращаться к колодцу, но все же продолжал настаивать на своем, потому что слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Андрейка, к разочарованию Данилки, оказался мягкотелым, не оправдал надежд и согласился идти, правда выторговав себе место позади Данилки.
Они подошли к колодцу, замирая и вздрагивая от собственных шагов.
Прислушались.
Тихо. Только ветер пошумливает в степи. У Данилки отлегло от сердца, он с усмешкой сказал:
— Ну вот, видал! Никого нету.
— Ага, — согласился Андрейка не очень уверенно, с опаской поглядывая по сторонам.
— Хочешь, я в колодец крикну? — Данилка совсем распалился от собственной храбрости.
— Не-е, не надо, — протянул Андрейка. — Пойдем отсюда.
Но Данилка нагнулся над черным зевом колодезного сруба и крикнул в нутро с вызовом и бравадой:
— Эй, кто там?
Колодец загудел. И вдруг — о, ужас! — снизу, из-под земли, донесло задыхающийся шепот:
— Помогите, ребята…
У Данилки подкосились ноги. Он перевел взгляд на друга и в синем призрачном свете луны увидел мертвенно-белое лицо Андрейки, черный открытый рот и вылезающие на лоб глаза.
— Ребята, это я, Евдокия Андреевна! — снова донеслось из колодца.
У Данилки под шапкой встали дыбом волосы, а Андрейка с диким воплем бросился прочь. Припустил за ним и Данилка.
На этот раз они удрали гораздо дальше и долго молча отпыхивались, тараща друг на друга глаза. Наконец Андрейка проскулил:
— Пойдем домой! Я ж говорил — нечистая сила.
— А почему Евдокией Андреевной назвался? — спросил Данилка. — Слыхал?
— Слыхал. Оборотень кем хошь назовется, хоть тобой.
— А может, это и в самом деле Евдокия Андреевна? — засомневался Данилка.
