– Я просто подумала, что ты, быть может, хочешь поделиться тем, что тебя беспокоит сейчас. Ты же знаешь, что не безразличен мне, но я на тебя не претендую, так как давно потеряла надежду, что ты сделаешь меня порядочной женщиной. Если хочешь, расскажи мне о той, что причинила тебе боль.
Отодвинув тарелку, я развернул кресло так, чтобы сидеть спиной к окну.
– Она была секретарем Вестал. Мы просто сгорали от страсти друг к другу и стали любовниками. Но теперь это в прошлом, – сказал я, стараясь говорить совершенно равнодушным тоном.
– Бедный Чэд!
– Это ты о чем? – недоуменно спросил я, давая понять Глории, что ее жалость мне не совсем понятна.
Она улыбнулась и потрепала меня по руке.
– С тобой еще не случалось этого, не так ли? Ведь ты всегда первым бросал женщин. Это больно, когда тебя оставляют, Чэд?
Я криво улыбнулся.
– Да. Но откуда ты это знаешь, Глория?
– Испытала на собственной шкуре. Если раньше я бросала мужчин, то теперь бросают меня. Старею. Уже не так красива, как прежде.
– Чушь. Что это на тебя нашло сегодня утром?
– Ты напомнил мне, что и мой конец близок. – Она подошла к зеркалу, висевшему на стене. – Выгляжу ужасно. Неудивительно, что ты так пристально рассматриваешь меня, Чэд. Этой ночью ты был очень жесток.
– Давай оставим эту тему. Иди и допивай свой кофе.
Глория взяла чашечку кофе, поставила на столик возле дивана, на котором уютно устроилась, забравшись прямо с ногами.
– Она красивая, Чэд?
– Она не просто красива, она прекрасна. В ней было нечто, чего я раньше никогда не встречал в женщинах. Что-то, чего нельзя описать словами.
– Мне не понравился ее голос. Мне показалось, что она жестокая женщина. Это так, Чэд?
– Да, ты права. – Я начал мерить шагами гостиную. Какое-то неясное, зыбкое подозрение начало зарождаться у меня в мозгу. – Когда ты слышала ее голос?
– Как-то по телефону. Когда я возвратилась из Майами, я решила узнать, не случилось ли с тобой чего-нибудь. Ты так надолго исчез, а мы договаривались быть вместе, несмотря на твою женитьбу.
– Ты звонила? Она мне ничего не говорила об этом.
Глория всем своим видом показывала, что она не в обиде на кого бы то ни было.
– Я не виню ее за это.
– Ты назвала ей свое имя?
– Я не успела это сделать. Женщина заявила, что ты вышел, и тут же бросила трубку. Но она лгала. Я слышала, как ты диктовал письма.
Я похолодел.
– Что ты имеешь в виду? Откуда ты взяла, что я диктовал письма?
Глория посмотрела на меня – и ее голубые глаза распахнулись пошире.
– Чэд, дорогой, в чем дело? Ты так встревожен.
Я сел рядом с ней на диван.
– Когда ты звонила?
– Несколько дней назад. Но почему ты так забеспокоился?
– Ты ответишь на мой вопрос или нет? – рявкнул я, с трудом сдерживаясь, чтоб не заорать во весь голос. – Назови точно, когда ты звонила.
Женщина не на шутку перепугалась.
– Прости, Чэд, но я бы не посмела поступить так, если бы знала, что тебя это настолько взволнует.
Я схватил ее за плечи и так встряхнул, что у нее застучали зубы.
– Ты ответишь на мой вопрос, черт возьми! – закричал я. – Когда ты звонила?
– Позапрошлым вечером, – прерывающимся голосом выдохнула Глория.
Это была ночь убийства Вестал!
– В котором часу?
– Около девяти.
– Постарайся вспомнить точное время. Проклятие! Попытайся вспомнить точнее!
– Чэд, дорогой, ты делаешь мне больно! Что я такого сделала?
– В котором часу ты звонила? – заорал я, продолжая сдавливать плечи невинной жертве моей злобы.
– Это было сразу после девяти: где-то минут десять, двадцать…
– Ты сказала, что слышала, как я диктую?
– Ты пугаешь меня. Случилось что-нибудь ужасное?
– Заткнись! Итак, ты звонила мне позавчера в девять двадцать, так?
Глория подтвердила правильность моих слов кивком головы.
– Кто ответил тебе?
– Я думаю, она. Та девушка, которую…
– Женщина ответила тебе?
– Да.
– Что она сказала?
– Я спросила о тебе. Она соврала, что ты вышел, так как я слышала твой голос. Ты диктовал какое-то деловое письмо. Я решила, что мой звонок помешал тебе, и повесила трубку.
Я наконец перестал терзать плечи Глории. Мне было так плохо, что я боялся потерять сознание.
– Чэд, дорогой!
– Заткни пасть! – зарычал я.
Глория в один миг сорвалась с дивана и метнулась к бару. Нужно отдать ей должное: она знала, как поступать в подобных ситуациях. Количество виски, которое она налила в бокал, могло свалить мула.
Я выпил, словно это была обыкновенная вода. Если бы Глория не подхватила бокал, я бы уронил его: так тряслись мои руки.
– Дорогой, ты пугаешь меня. Что случилось? Ты плохо выглядишь.
Виски помогло. Я уже более осмысленно посмотрел на женщину, давшую мне приют и обласкавшую меня ночью.
– Ты уверена, что слышала мой голос, диктовавший письма?
– Да. Ты что-то говорил о «Конвей-цемент».
– И именно во время диктовки женщина тебе заявила, что меня нет?
– Да.
– Ты хорошо это слышала?
– Да. Она… она, казалось, нервничала. У нее был неестественно резкий голос.
– Ясно! – Я поднялся. – А теперь на пару минут оставь меня в покое. Мне нужно подумать.
Глория уселась снова на диван, глядя на меня с испугом и непониманием.
Голова моя была совершенно пустой, а меня всего от волос и до пяток сотрясала мелкая дрожь. На ум пришли слова Леггита, сказанные им после боксерского матча: «И в тот момент, когда парень уверен в своей победе, он раскрыт для ответного удара, который непременно свалит его на пол: в боксе так же, как и в жизни, наказывается самоуверенность. Скажем, кто-то совершает убийство. Из кожи вон лезет, чтобы замаскировать свое участие в нем: фабрикует фальшивое алиби, подставляет другого человека. И в своей преувеличенной уверенности чувствует себя в безопасности, забывая, что всегда отыщется какая-то деталь, которую он не учел…»
Я медленно ходил по комнате. Страх сжал мое горло так, что я едва дышал.
– Чэд? В чем дело?
Я повернулся и со злобой уставился на Глорию. Она вскрикнула.
– Что я такого сделала, Чэд?
