…Тряска и шум стали столь сильны, что уже почти ничего не было слышно; потерялось само ощущение тверди под ногами; так что даже сложно понять, где низ, где верх, где пол, а где потолок…
Теперь уже Павел Алексеевич ощущал себя пилотом воздушного лайнера, который, завалившись в пике, стремительно теряя высоту, содрогаясь, жутко вибрируя каждой своей клеткой от диких перегрузок, несется – почти уже неуправляемый – к приближающейся с каждым мгновением земной тверди…
Щелчки метронома, перекрывая рев разыгравшейся стихии, а также громкие, требовательные, протестующие – и предупреждающие – реплики «антивируса» и всей в целом защитной системы, гулкими набатными ударами отдавались у него в ушных перепонках.
Само же время, казалось, основательно замедлилось; оно стало тягучим, тяжелым, медлительно- свинцовым. В один-единственный период колебания между двумя крайними положениями маятника метронома могла бы уместиться целиком вся огромная, начинающая разгон от горизонта тридцатиметровой высоты океанская волна, поднятая, вздыбленная ураганным ветром…
Редактор Третьего сконцентрировался на своей задаче. Он выделил левым маркером – вырезал из справочного окна – свернувший только что из Ильинки в Ветошный и начавший свой смертельный разгон до скорости примерно в полторы сотни километров в финальной фазе действа массивный джип.
Открыл окно буфера обмена, мгновенно открыл новый бланк, чтобы переместить туда фрагмент картинки с «гелендвагеном», вызвал режим «кодировка».
Напрягая голосовые связки, крикнул человеку, который находился всего в каких двух с половиной метрах от него:
– Стоп время!!!
В ту же секунду Петр Иммануилович остановил – положив правую руку на конус – маятник второго метронома.
– Операционное время выставлено! – своим хрипловатым голосом сказал Часовщик (хотя и не был уверен, что будет услышан). – Объявляю точное операционное время – месяц апрель, тридцатое число, тринадцать часов пятьдесят семь минут пятнадцать секунд!..
Едва Редактор поднес вторую десницу к «гелендвагену», намереваясь препарировать скрипт, как на чуть подернутом рябью лазоревом фоне возник черный квадрат нового – всплывшего – окна.
Ага, а вот и «черный ящик» появился!..
Павел Алексеевич не собирался вскрывать этот «черный ящик», у него другая задумка. Тем не менее, он отметил про себя одну увиденную – пусть и мельком – деталь: где-то в глубине этого открывшегося тоннеля вспыхнули огненные искорки…
И еще (еще) ему показалось, что эти огоньки – адские уголья, иначе не скажешь – имеют некую форму, которая быстро меняется. Это было не хаотическое, но сформированное движение – закрученное по спирали.
То есть, можно предположить, что то, что он видит в открывшемся – вернее, видимом пока лишь частично – пространстве, представляет из себя некий вихрь, нечто вращающееся и вот-вот, кажется, готовое влететь, ворваться огнем, пламенем и осколками прямо в пространство служебной рубки Третьего канала…
Из невидимых динамиков, накладываясь на рев разыгравшейся стихии, отдаваясь в ушах, гремел механический голос:
Павел Алексеевич навел на «черный ящик» правую десницу; щелкнул левой на опцию «ЗАКРЫТЬ». Окно хоть и медленно, но закрылось… Уффф!
Но радоваться долго этой маленькой виктории не получилось. Стоило только Редактору подвести маркер под изготовленную для анализа, для препарирования и последующей редактуры картинку с захваченным в установочное окно «гелендвагеном», как вновь на экране всплыло аспидно-черное окно с разгорающимся где-то в его глубинах вихреобразным пламенем!..
Изображение заметно дернулось, как от мгновенного перепада напряжения; но и на этот раз картинки на экране и в целом заставку с рабочим столом не «сорвало», не закрыло принудительно.
Павел Алексеевич решил – временно – не обращать внимания на весь этот дурдом, на шум, на толчки, на предостережения защитной системы; решил игнорировать их, абстрагироваться от них. А что ему еще остается делать?! Иногда, чтобы добиться нужного результата, приходится рисковать, приходится действовать на грани фола.
Редактор вновь навел десницу на заведенный им в установочное окно «гелендваген».
В открывшемся окне «идентификатора» появилось наконец некое изображение.
Картинка была весьма посредственного качества, размытая, нечеткая.
Но Павел Алексеевич все же успел зафиксировать взглядом, отложить в памяти эту увиденную им картинку: контуры некоего здания, некоего строения с готическими формами… показавшегося ему очень знакомым!
Он не успел произвести более никаких манипуляций по декодировке данного субскрипта, поскольку уже в следующую секунду произошло нечто неожиданное.
Случилось нечто, что его, редактора Третьего канала, сначала удивило, затем встревожило; и, наконец, потрясло – всего до основания, заставив теперь уже вибрировать и его душу.
Окно с готическим символом – закрылось! Но открылось – причем, в самом центре экрана – другое изображение.
Оно было размерами примерно метр на метр.
Сначала в этом окне появилась – соткалась как будто из золотистой пыльцы – стилизованная, похожая на статую в полный рост, человеческая фигура. Черт лица рассмотреть невозможно; но по строению тела, по фигуре, по тому даже, что он – или Он – облачен в тогу с золотой каймой и с пурпурной накидкой на плечах, понятно, что это не женский типаж.
Под «статуей», точно так же собравшись из невесть откуда прилетевшей золотистой пыльцы, появилась – полукругом – надпись:
Roma Aeterna[16]
Само это изображение было очень четким, ярким, контрастным. Зато за пределами этого всплывшего «окна», по его краям, на периферии рабочего стола, поблекли разом все краски. И даже сам экран из лазоревого, с вкраплениями помеченных другими цветами и оттенками панелей и инструментов, стал каким- то вылинявшим, блеклым, однообразного скучного сероватого цвета.
Новая, столь поразившая Редактора картинка в таком виде просуществовала всего несколько секунд. Затем и «статуя», и надпись под ней, уменьшившись в размерах – образовав нечто вроде аватара – переместились в левый верхний угол открывшегося окна.
В самом же этом открывшемся окне, в центральной его части, появилось изображение смартфона, и – отдельно – наборное устройство с кнопками.
В этот момент как-то все вокруг Редактора несколько стихло.
Или же, чего тоже нельзя исключать, ему только казалось, что царившая только что вокруг него жуткая какофония звуков и шумов сменилась относительной – относительной, потому что низкий гул слышен по-прежнему – тишиной.
Павел Алексеевич весь покрылся холодным липким потом.
Он второй раз в жизни видит этот «аватар».[17] Всего второй раз.
Когда он увидел его впервые – это случилось примерно двадцать лет назад – то уже вскоре, в тот же
