Лепски уже учуял след.
– У вас есть список персонала?
Хансен растерянно моргнул. Вытащил шелковый платок и коснулся им висков.
– Конечно.
– Можно посмотреть?
– Но, уверяю вас, вы просто тратите время.
Лепски откинулся в кресле. Лицо худощавое, подумал Хансен, прямо ястреб.
– Мне платят за то, чтобы я тратил время, – жестко возразил Лепски. – Вы что, не хотите мне показывать этот список?
На Хансена вдруг накатила слабость. Но он призвал на помощь все свое достоинство.
– Прошу вас держаться в рамках приличий, – сказал он, но голос его предательски подрагивал. – Если хотите видеть список, я вам его покажу.
Полицейские глаза Лепски тускло замерцали.
– Да, я хочу его видеть.
– Пожалуйста.
Хансен открыл ящик стола. Передал Лепски книгу в кожаном переплете.
Лепски изучил список имен, который не сказал ему ровным счетом ничего, но он был убежден: Хансен пытается что-то скрыть.
– Мне нужна копия. Со всеми этими людьми придется поговорить, – отчеканил он и бросил книжку на стол.
– Пожалуйста.
Но Хансен продолжал сидеть неподвижно. Какой-то момент они смотрели друг на друга, потом Лепски сказал:
– Прямо сейчас, я подожду.
– Пожалуйста.
На трясущихся ногах Хансен поднялся и, подхватив книгу, вышел. Через пять минут он вернулся и протянул Лепски лист бумаги:
– Вот, держите… вряд ли это вам что-то даст, но раз вы просили…
Лепски изучил список, потом поднял голову и тусклыми глазами уставился на Хансена.
– Одного не хватает, – сказал он. – В вашем списке было пятнадцать индейцев, а здесь – четырнадцать.
Лицо у Хансена вытянулось.
– Извините… вы не представляете, сколько страданий мне доставляют сотрудники. Секретарша – почти полная идиотка.
– Неужели? – Лепски протянул руку к списку в кожаном переплете, который Хансен держал под мышкой.
Побледнев, Хансен передал список.
Лепски быстро сверил имена.
– Кто такой Тохоло? – спросил он.
Хансен облизнул пересохшие губы.
– Она не включила в список Тохоло? Что же она, совсем того? Это наш старейший и самый верный работник! Уверяю вас, можете о нем не думать. Тохоло! Да он работает лет двадцать!
Лепски поднялся.
– Хорошо… извините, что пришлось побеспокоить. – Он пошел к выходу, потом остановился и спросил: – Вы не возражаете, если я поговорю с Тохоло прямо сейчас?
Хансен плюхнулся в кресло. Взял ручку с золотым пером, посмотрел на нее. Он как-то сразу сник и обернулся глубоким стариком.
– Если не будете мешать членам клуба, говорите, – хрипло произнес он. – Он в баре.
– Где у вас бар?
Хансен продолжал смотреть на свою ручку.
– В дальнем конце коридора, левая дверь.
Тут он взял себя в руки. Надо что-то предпринять. Не позволять же, чтобы вся его отлаженная жизнь взяла и рухнула? Он поднялся и в отчаянии посмотрел на Лепски.
– Но, уверяю вас… вы просто потратите время.
– Угу… это вы уже говорили, – отозвался Лепски и вышел из кабинета.
Ручка выпала из пальцев Хансена. Страх болезненно расползался по всему телу. Он вспомнил, как двадцать лет назад ему позвонил добрый друг и предупредил: им интересуется полиция и лучше ему уносить из Англии ноги… Он надеялся, что испытать этот ползучий страх ему уже не доведется, и вот опять…
Но это же чувство караулило его на следующее утро, когда он получил письмо, первой строкой в котором стояло: «Если вам дорога жизнь…» Автор письма требовал с него пятьсот долларов, а внизу стояла подпись: «Палач».
Чак вырулил на проселочную дорогу, что вела к одному из многочисленных пляжей на побережье. Этот пляж из-за песчаных дюн был не очень популярным, но и здесь уже стояли машины, а в море купались люди.
Свой «бьюик» Чак запарковал чуть в сторонке. Потом повернулся к Мег – съежившись, она сидела подальше от него. За время короткой поездки к пляжу они не сказали друг другу ни слова.
– Взяла? – спросил он.
Трясущимися руками она открыла сумочку, вытащила из нее конверт и передала ему.
– Ты видела, что там? – спросил он, когда обнаружил, что конверт вскрыт. Потом вытащил пять сотенных купюр. – Блеск, – пробормотал он. – Какие хрустяшки!
Мег всю передернуло.
Из конверта выпорхнуло лежавшее между банкнотами послание от Палача и опустилось на сиденье.
– И это видела?
Мег стиснула кулачки, зажала их между коленями. Слова застряли в горле. Она просто сидела и смотрела на Чака.
– А куда это ты, крошка, ехала? – спросил Чак. – В Майами?
Она кивнула, потом, сделав над собой усилие, сказала:
– Я в это больше не играю! – Свой голос показался ей сиплым карканьем. – С меня хватит! Я никому не скажу! Обещаю! Но с меня хватит!
– Ну, конечно. – Чак сложил банкноты и убрал их в карман рубашки. – Такое многим недоумкам приходит в голову… кому-то из них даже везет… но тебе не повезет, крошка, ручаюсь.
Она смотрела на него горящим, почти безумным взглядом, от бессилия стуча кулачками друг о друга.
– Я же обещаю! Никому ни слова! Только отпусти меня! Ведь у этого индейца мозги совсем стухли. На кой тебе вязаться с чокнутым индейцем? – Она снова воткнула кулачки между коленками и принялась раскачиваться взад-вперед. – Чак! Ты подумай! Давай убежим, а? Ведь он же людей убивает! Чак, послушай меня, а?
С неба вдруг свалился большой красно-белый пляжный мяч, бухнул по крылу машины, перекатился через лобовое стекло.
Чак и Мег от неожиданности отпрянули.
За мячом прибежал худенький загорелый мальчонка в тонюсеньких плавках. Подобрав мяч, он радостно улыбнулся Чаку.
– Извините, мистер, – сказал мальчишка, на секунду замялся, потом предложил: – Стукнуть не хотите?
– Чего бы не стукнуть? – Чак вылез из машины. Взял у мальчика мяч, бросил его перед собой на песок, потом как следует шваркнул его ногой – и мяч взвился высоко в небо. Завизжав от восторга, мальчишка припустил за мячом, летевшим в сторону океана.
