жизнями. Воркуны и Погонщики, которые прибежали позже, оказались лицом к лицу с десятками гротескных существ, жаждавших только одного — крови.
Их смерть оказалась столь же малоприятной, сколь и жизнь пленников.
Победители помчались дальше по тоннелю, заполняя собой пещеры и сея вокруг разрушение и хаос. Они в равной степени искали смерти и мести и находили и того, и другого в избытке.
Кайку упала в ледяную воду. От холода сковало грудь: она не смогла бы дышать, даже если бы захотела. Вопли отдалились. В ушах шумели только пузырьки воздуха. Она оттолкнулась от воды, устремилась наверх, туда, где мерзко светился колдовской камень, и вынырнула с шумным вдохом. Волосы облепили половину лица. Шум вокруг едва не оглушил ее.
Тсата уплывал от нее, обхватив одной рукой мешок с взрывчаткой. Она позвала его, но он не остановился, и она поплыла за ним. Позади нее визжали воркуны: пленники рвали их на части. Некоторые существа просачивались через сломанную решетку и неуклюже падали в воду, плыли или тонули — в зависимости от строения их искалеченных колдовской пылью тел. Двое уже ползли по стенам шахты, как пауки. Гольнери разбегались во все стороны, маленькие башмаки стучали по железным мосткам, которые сплетались над головой Кайку. Все Связники и искаженные, которые охраняли дно шахты, по тревоге побежали на ферму червей. Карлики остались беззащитными и метались в панике. Вокруг творился ад.
Кайку плавала лучше Тсаты и догнала его, когда он вылезал на маленький скалистый островок, от которого шаткий мост протянулся к центральному острову. Там мерцал колдовской камень. Огромные черпаки продолжали свою работу, двигались вверх и вниз, трубы высасывали воду из озера. Кайку схватила Тсату за здоровую руку. Он готов был бежать, но обернулся. В зловещем свете лицо его казалось мрачным.
— Нам нужно… — начала она, но он покачал головой. Тсата знал, что она скажет: нужно прятаться, убираться отсюда, пока не появились ткачи. Прятаться он не собирался.
Он прищелкнул языком и поднял руку. По мосту хромала фигура в маске и лохмотьях.
— Задержи его, — попросил Тсата и помчался по мосту к колдовскому камню. В руках он нес промокший мешок взрывчатки.
Кайку не успела возразить, не успела сообразить, представляют ли узники для нее и Тсаты такую же угрозу, как для всех остальных. Ткач, увидев, что ткиурати направляется прямо к их мерзкой святыне, выбросил в Узор облако волосков, которые должны были разорвать Тсату на куски. Кайку среагировала мгновенно,
Кайку превратилась в пучок нитей, что переплетались с нитями ткача. Она использовала преимущество неожиданности, чтобы проникнуть как можно глубже, прежде чем ткач сжался, как кулак, заключив их схватку в плотный шар. Перед ней появлялись узлы, она распутывала их и рвалась вперед, какие-то ей удавалось обойти. Разум рассыпался на тысячи мыслей, каждая из которых вела свою битву в светлом мире Узора. Гнев ткача накрывал ее: не такая яркая и непостижимая злоба, как у руку-шаев, а нечто более… человеческое. Женщина проникла в царство мужчины, и за это она должна страшно поплатиться…
Внезапно видение померкло. Сделалось темно. Кайку стояла в коридоре, длинном коридоре, где тени плясали на стенах. За закрытыми ставнями ослепительно вспыхивали багровым молнии. Лунная буря. Как в тот день, когда она видела это место в последний раз. Вазы с цветами стояли на столах, и крупные венчики шевелились от движения ветерка. Шел дождь. Кайку не слышала шума за окном, но ощущала теплую влажность воздуха. От тишины закладывало уши. Она слышала только ток собственной крови.
Дом отца в лесу Юна. Дом, где погибла семья Кайку, и где ее выслеживали демоны шин-шин. Ей так и не удалось избавиться от кошмаров с коридорами и невидимыми существами на ногах-ходулях, которые прятались за дверьми и углами. Но это не сон. Это реальность.
Кайку взглянула на себя, и ее догадка подтвердилась: она снова была ребенком, маленькой девочкой в ночной рубашке. Она одна в пустом доме. И нечто идет за ней.
Она ощутила быстрое приближение этой темной сущности — комок ярости и злости. Что-то настигнет ее через несколько секунд… Чудовище столь огромное, что оно проглотит ее целиком. Кайку была ребенком. И поэтому она побежала.
Ночь напоминала смолу, густую и липкую. Она приклеивала ее ноги к полу. Кайку не могла бежать, не повернувшись спиной к чудовищу, и не могла обогнать его. Но она все равно бежала, хотя страх перед этим воплощенным злом переполнял ее, и ей хотелось рыдать и умолять его уйти. Но она знала, что ничто не заставит его повернуть назад или пощадить ее.
Она переступала босыми ногами мучительно медленно. Цветы со зловещим интересом наблюдали за ней и поворачивали ей вслед свои нежные головки. Казалось, что конец коридора отодвигается на шаг, пока она делает два. Существо надвигалось и надвигалось. Монстр схватит ее, вот-вот схватит, он уже совсем близко… Но ощущение его приближения все нарастало. Слезы брызнули из глаз, она беззвучно закричала. И бежала, бежала вперед, а конец коридора был еще далеко. Все время далеко.
Кайку заставила себя вспомнить, что она не маленькая девочка, что она движется в Узоре, что ее тело стоит на островке посреди подземного озера на дне глубочайшей шахты и с него струйками стекает вода. Но где же Золотое Царство, в котором движется ее
И тогда ее осенило. Ткач изменил правила игры. Кайлин рассказывала, что ткущие по-разному представляют себе Узор, чтобы ориентироваться в нем и изменять его, ведь, в отличие от сестер, они не способны прикасаться к чистому «веществу» Узора и сохранять рассудок. Опасное, гипнотическое блаженство поглощает их. Противник втиснул ее в ее собственный кошмар, учуял подсознательные страхи, скрывать которые ей не хватало опыта, и повернул их против нее. И она оказалась в ловушке — слабое, беспомощное дитя перед могучим и злобным чудовищем.
Как с ним здесь бороться? Разве можно вообще бороться с ткачом? Вступить с ним в бой — самоубийство! Ткачи властвуют в этом царстве, а у нее нет ничего, кроме нескольких примитивных приемов и развитого инстинкта. Разве можно победить врага, который сам диктует правила и сам ведет игру?
Отчаяние нахлынуло на нее — отчаяние маленькой девочки, которая очнулась в кошмаре, отчаяние женщины, которая ввязалась в бессмысленный и безнадежный бой. Ткач поймает ее и убьет или сделает с ней что-нибудь еще более ужасное. А потом убьет Тсату.
Именно эта мысль, и никакая другая, разорвала оковы покорности.
«Бежать нельзя. На кону не только моя жизнь».
Это осознание наполнило ее силой. В последние дни Кайку перестала думать о себе и Тсате как о товарищах, как о команде, даже как о друзьях. По сути дела, слово «дружба» не совсем точно описывает ту связь, которая между ними возникла: необычное, хрупкое взаимопонимание, бессознательное доверие, без которого они не выжили бы, когда охотились на искаженных, а искаженные охотились на них. Мысли и чувства перетекали от нее к нему и наоборот, и Кайку начала думать о них как о двойственном единстве, где один не может жить без другого, единой сущности, в которой слились два существа. Если она умрет здесь, он тоже умрет. Попросив ее задержать ткача, он доверил ей свою жизнь. Кайку не знал, сколько времени прошло для Тсаты: она слишком глубоко погрузилась в этот мир. Но каждая секунда, которую она сможет ему подарить, возможно, решит вопрос его жизни и смерти. От нее зависит, выполнят ли они свою миссию или же потерпят поражение.
Тот самый охамбский
Она остановилась. Конец коридора будто бы прыгнул ей на встречу, приглашая бежать дальше. Ткущий тоже остановился. Кайку ощущала его прямо за спиной — так близко, что он мог бы до нее дотронуться. Волоски у нее на спине и на шее приподнялись. Она чувствовала голод монстра. Она почти добежала, добежала до спасительного угла, который скроет ее от источающего ненависть взгляда…
Но Кайку отвернулась от этого самого угла, и, оборачиваясь, она росла и взрослела — двадцать лет пролетели за одно мгновение. И вот уже взрослая Кайку стояла лицом к лицу с тем существом, в которое превратился ткач. Она смотрела на него глазами цвета артериальной крови.
Он заполнил собой весь коридор — огромное, истекающее слюной человекоподобное страшилище с
