сильно преувеличено. Горди наверняка знал или хотя бы догадывался, что с головой у Алистера не все в порядке, но они никогда об этом не говорили.
— Отец мог бы позволить мне продолжать служить королю и отечеству, — сказал Алистер. — По крайней мере не жаловался бы, что я веду праздный образ жизни.
— Но джентльмену положено вести праздную жизнь.
— Только не мне, — возразил Алистер. — К первому мая я должен найти способ самостоятельно содержать себя.
— Шесть месяцев, — пробормотал Гордмор. — У тебя еще полно времени.
— Надеюсь, что успею. Если к тому времени я не найду занятие, вынужден буду жениться на наследнице. Если же не сделаю ни того, ни другого, пострадают мои младшие братья.
Таково последнее слово лорда Харгейта.
После смерти отца герцогство и все прочие титулы, почести и привилегии наряду с большей частью семейной собственности отойдут Бенедикту, старшему брату Алистера. Как правило, права распоряжения крупной земельной собственностью распределяются именно таким образом, что позволяет не дробить их в течение многих поколений. Однако обязанность содержать младших сыновей перейдет к старшему сыну. Чтобы оградить Бенедикта от этого бремени, его светлость приобрел кое-какую земельную собственность, которую предполагал презентовать в качестве подарка по случаю вступления в брак одного из сыновей.
Сегодня он пригрозил продать часть собственности, предназначавшейся одному или обоим младшим братьям, чтобы на вырученные деньги приобрести пожизненную ренту для Алистера, если Алистер в указанные сроки не найдет себе занятие или жену с богатым приданым.
— Уму непостижимо! Только твой отец мог придумать подобный план, — сказал Гордмор. — Мне кажется, в нем есть что-то восточное.
— Ты имеешь в виду макиавеллиевское, — сказал Алистер.
— Наверное, нелегко жить, когда у одного из родителей такой сильный характер, — заметил Гордмор. — Однако не могу не восхититься им. Он блестящий политик. Об этом все в парламенте знают и трепещут перед ним. Ты не можешь не признать, что его стратегия превосходна. Он нанес точный удар в твое самое слабое место: использовал твое нежное отношение к двум неотесанным верзилам, которых ты считаешь младшими братьями.
— Слабые места не имеют к этому никакого отношения, — сказал Алистер. — Мои братья бесконечно досаждают мне. Но я не могу допустить, чтобы их обобрали из-за меня.
— И все же ты должен признать, что отец заставил тебя нервничать, а это уже немало. Я помню, что когда хирург предложил отрезать тебе ногу, ты сказал: «Какая жалость. Мы с ней так крепко привязаны друг к другу». Я стоял рядом и то плакал, то что-то бормотал, а ты, растоптанный почти до полусмерти, был хладнокровен, словно сам Железный герцог[1].
Сравнение было абсурдным. Войска под командованием герцога Веллингтона одерживали победу, тогда как Алистер всего лишь терпел, пока его не спасли.
А что касается его поведения, то почему, если уж он был таким спокойным, у него нет отчетливой картины того, что тогда происходило? Почему у него остались лишь обрывки воспоминаний?
Он повернулся спиной к окну и пристально вгляделся в человека, который не только спас ему жизнь, но и позаботился о том, чтобы он сохранил свои конечности.
— Тебе бы мои тренировки, Горди, — сказал он. — У тебя есть единственная старшая сестра, тогда как у меня два старших брата, которые лупили и мучили меня с тех пор, как я научился ходить.
— Моя сестра находила другие способы мучить меня, — сказал Гордмор.
Надев пиджак, он придирчиво оглядел свое отражение в зеркале. Он был светловолос, немного ниже Алистера и чуть более плотного, чем он, телосложения.
— Мой портной творит чудеса с куском ткани, — сказал Гордмор, — я трачу на одежду столько, сколько пожелаю, однако в элегантности тебе уступаю.
Больная нога Алистера подергивалась, требуя отдыха. Он отошел от окна и дохромал до ближайшего кресла.
— Дело в том, что сейчас в моде полученные на войне раны.
— Нет, все дело в тебе. Ты даже хромаешь с особым шиком.
— Уж если ты обречен хромать, надо делать это как следует. Гордмор улыбнулся.
— Как бы то ни было, я должен благодарить тебя, — сказал Алистер другу, — если бы не ты, лежал бы я сейчас неподвижно.
— Не неподвижно, — возразил Горди, — а разлагаясь. Насколько я помню, это активный процесс. — Он подошел к небольшому шкафчику и достал графин и бокалы.
— Я думал, мы идем куда-то поразвлечься, — сказал Алистер.
— Мы пойдем, — Гордмор наполнил бокалы, — но сейчас я хочу поговорить с тобой о канале.
Глава 1
Мирабель Олдридж вышла из конюшни и направилась по посыпанной гравием дорожке к Олдридж- Холлу. Когда она поворачивала к цветнику, из кустов неожиданно выскочил лакей Джозеф.
Мисс Олдридж недавно исполнился тридцать один год, однако выглядела она гораздо моложе. А сейчас — с растрепавшимися на ветру золотисто-рыжими волосами, раскрасневшимися щеками и сверкающими после прогулки глазами казалось совсем юной.
Тем не менее решение в этой семье принимала именно мисс Олдридж, и именно к ней, а не к ее отцу обращались слуги, когда возникали проблемы. Возможно, потому, что ее родитель сам нередко создавал проблемы.
Неожиданное появление запыхавшегося Джозефа подсказало ей, что сейчас одна из таких проблем и возникла.
— Прошу прощения, мисс, к мистеру Олдриджу пожаловал какой-то джентльмен. Говорит, что ему назначена встреча. Это правда, потому что мистер Бентон говорил, будто своими глазами видел, что имя посетителя записано в книге собственной рукой хозяина.
Это казалось невероятным, но если мистер Бентон, дворецкий, говорит, что сам видел такую запись в ежедневнике хозяина, значит, так оно и есть.
Мистер Олдридж никогда никому не назначал встреч. И если соседи желали увидиться с отцом Мирабель, им следовало договориться о встрече именно с ней. Те, кто приезжал по делам, связанным с поместьем, к Хиггинсу, доверенному мистера Олдриджа, тоже обращались к Мирабель.
— А почему бы этому джентльмену не поговорить с Хиггинсом? — спросила Мирабель лакея.
— Мистер Бентон говорит, что так не положено, потому что мистер Хиггинс для него человек слишком низкого уровня, так как этот джентльмен, мистер Карсингтон, является сыном какого-то герцога. Мистер Бентон знает, какого именно. Вроде бы «гейт», только не Биллингсгейт, и не из тех, которые из Лондона.
— Карсингтон, — задумчиво произнесла Мирабель, — фамилия герцога Харгейта. Это было старинное дербиширское семейство, однако визитами с ним она не обменивалась.
— Да, мисс, это самое имя. Кроме того, это тот джентльмен, который героически сражался при Ватерлоо, поэтому мы провели его в малую гостиную, как респектабельного гостя. Мистер Бентон сказал, что его не следует заставлять долго ждать, поскольку он важная персона.
Мирабель окинула критическим взглядом свою одежду и обувь. Все утро с небольшими перерывами лил дождь. Комки грязи прилипли к промокшей юбке; сапожки, пока она шла от конюшни, тоже покрылись слоем грязи. Шпильки давно потерялись, и волосы высвободились из прически, а уж о состоянии шляпки лучше было не думать.
Что же делать? Появляться в таком виде просто неприлично. Но чтобы привести себя в порядок, потребуется много времени, а знаменитого героя Ватерлоо и без того уже заставили ждать дольше, чем позволяли правила хорошего тона.
Подхватив юбки, она помчалась к дому.
Дербишир был совсем не тем местом, где Алистеру хотелось бы находиться в настоящее время. Сельская жизнь его не привлекала. Он предпочитал цивилизацию, иными словами — Лондон.
