вызвали?
– Потому что Ленка не справилась. Может, ты везучая, Наташка? Может, тебе удастся объяснить двум кретинам, что состава преступления нет, поэтому дел заводить мы не будем, тем более уголовных. Я устал. Они ж и домой мне звонят, по ушам ездят по часу! Еще чуть-чуть – и я обоих сам убью.
– А у них дети есть? – неожиданно спросила она.
Прыгающие чертики в Наташкиных глазах озадачили Парафинова, он настороженно кинул встречный вопрос:
– Ты к чему про детей спросила?
– Ну, если у них есть дети, то давайте поженим их, тогда вражда прекратится, как в «Ромео и Джульетте».
– Не умничай, – буркнул шеф. Зазвонил телефон, он снял трубку. – Парафинов слушает….
Выслушал, спокойно положил трубку на аппарат, вздохнул:
– Накаркали эти два… муравода! В Арамиса Баграмяна стреляли возле его клуба «Карлеоне».
– Когда? – вытаращилась Наталья. Фигура Арамиса известная в городе, вызывающая у одних зависть, у других восхищение, у третьих раздражение.
– Минут двадцать назад. Стреляли примерно с десяти-пятнадцати шагов, преступники скрылись на черном джипе.
– Минут двадцать назад?! – округлила глаза Наташа. – Там же народу тьма в это время… там всегда тьма наро… Это одно из самых многолюдных мест в городе, тем более день… Средь бела дня стреляли и всего с десяти шагов?!! Что за смельчак выискался? И как? Убили Арамиса?
– Жив. Везут в больницу. Но, судя по тому, что пуля прошила его насквозь… Ай, ладно, не будем каркать. Забирай заявления, Наташка, и работай, работай. Но чтоб эти два муравода не присылали мне свитков, тем более не звонили! Поняла? Действуй, с меня коньяк. Все, я поехал на место происшествия.
3. Семья – это сила
Еще одна категория, наиболее многочисленная, мягко говоря, неприязненно относилась к Арамису Баграмяну, но не входила в круг его друзей-знакомых – простые горожане. Именно они, проходя мимо высоченного забора и видя лишь остроконечные башенки дворца эпохи Шарля Перро, могли и выругаться, и плюнуть на забор, и обозвать хозяина непечатными словами. Почему Шарль Перро приходит на ум? Потому что дом Баграмяна с виду какой-то игрушечный, ненастоящий, скорее сказочный, словно туда должен прийти принц и разбудить спящую красавицу. Но это дом, там живут люди, надо сказать, неплохо живут. И красавица, обитающая там, не спящая и не принцесса, а вполне реальная женщина по имени Раиса. По ее блуждающей улыбке господину Саенко трудно было определить, как она относится к его жалобе, приехал-то он сюда специально, чтоб мать поставить в известность о поведении сына:
– Возвращаясь с прогулки, я только ступил на проезжую часть, вдруг с диким ревом появляется машина и проносится мимо. Раиса, поверь, у меня отличная реакция, потому что не принимаю спиртного, но даже я еле успел шарахнуться назад. А Читу пришлось со всей дури дернуть за поводок, чтоб не угодила под колеса, она, бедняжка, чуть не задохнулась.
– Ну и? – вымолвила Раиса, не понимая, чего он хочет.
Саенко опешил. На ее месте он такую взбучку устроил бы своему отпрыску, чтоб тот на всю оставшуюся жизнь запомнил.
– Понимаешь, Раечка, если б я был хоть чуточку выпивши, следовательно, с ослабленной реакцией, точно попал бы под колеса твоего сына. И уверяю, закрыв глаза, я их больше не открыл бы. Раечка, в городе на такой бешеной скорости не ездят. Нельзя. И за городом тоже существуют ограничения.
Она мягко улыбнулась, но твердо сказала:
– Понимаешь, Дима, эта машина любит ездить быстро.
Что на это скажешь? Только одно: мамаша, очнись, ведь и твой сын может погибнуть в ДТП. Но это бесполезно – вот уж поистине Спящая красавица, поэтому Саенко сказал другое:
– Раечка, я в курсе, что Арамис купил сыну спортивную машину, но она не для российских дорог – это раз. Два – скорость в городе ограничена, максимум шестьдесят километров в час, а не сто шестьдесят. И потом, милая Раиса, ты разве не знаешь, что за сбитого человека полагается тюрьма?
– Вито еще никого не сбил, – возразила Раиса.
– Когда собьет, будет поздно, – раздраженно бросил Саенко. – Кстати, у него права есть?
– М… – задумалась она. – Кажется, Арамис не успел купить.
– Купить?! Раечка, вы с Арамисом в своем уме? Вам не жаль сына, дорогущей машины, которую он угробит, обязательно угробит. И себя вместе с ней.
Никому не позволительно разговаривать подобным тоном, только избранным, тем, с кем приходилось поневоле считаться. Саенко относится к избранным, в его руках сосредоточен депутатский корпус в городе, то есть дума, а муж Раисы настроил планов громадье, думцы их могли затормозить или… помочь продвинуть. Отсюда и Раиса не посмела сказать Саенко, чтобы он не совал свой нос куда не следует, когда речь заходит о ее сыне. Тем не менее его слова задели эту красивую женщину, и, являясь к тому же амбициозной и вспыльчивой, она все же решилась дать отпор, да вдруг раздался бархатный голос:
– Я, мама, согласен с Дмитрием Родионовичем.
– Ах, это ты, Ипполит… – протянула Раиса, подставляя старшему сыну щеку, куда он, наклонившись, дежурно чмокнул ее. – Мог бы позвонить.
– Не предполагал, что заеду, – обходя диван, сказал Ипполит и протянул руку Саенко, притом то ли пошутив, то ли высказав горькую правду шутливой интонацией: – Мама как всегда мне не рада.
– Вот еще глупости, – довольно равнодушно проворчала она.
– Ипполит, ты не прав, – поддержал ее Саенко.
В сущности, Дмитрию Родионовичу все равно, кто тут кому рад или наоборот, но, когда апеллируют к тебе, приоткрывая семейные тайны, поневоле втягиваешься и принимаешь чью-то сторону. Лучше принять сторону Раисы, ибо потом она всю плешь проест обидами, заморишься извиняться.
– Прав, прав, – погрузившись в кресло, рассмеялся Ипполит. – Знаете почему? Посмотрите на нее, на вид маме тридцать пять – тридцать семь, правильно?
– Ты льстишь мне. – И щеки матери зарделись от удовольствия.
– Но появляюсь я, – продолжил сын, – и называю ее мамой, иллюзия рассеивается, все начинают подсчитывать, сколько ей на самом деле лет. Ведь, глядя на меня, не скажешь, что мне семнадцать.
– Даже двадцать не дашь, – согласился Саенко. – Ты тянешь на свой тридцатник.
– Ну, спасибо, Дмитрий Родионович, четыре года вы не у меня отняли, а маме прибавили, она вам будет признательна.
– Прекрати, – процедила Раиса, которой начальная оценка сына понравилась, а продолжение разозлило.
– Но я не обижаюсь на тебя, ма, – приподнял ладони Ипполит. – Иногда и мне становится не по себе: моя ты мать или где-то меня подобрала в далеком детстве? Например, в капусте? Мам, хочешь, буду называть тебя не мамой, а Раечкой? Мне не трудно.
– Болтун, – вспыхнула мама.
Саенко снова убедился: в словах Ипполита двойной смысл, но который из них истинный – не разберешь. В сущности, на фиг ему чужие проблемы? По простоте душевной, а также желая упредить вероятное несчастье, он из плотного графика вырвался на часок, но Раиса верна себе. Эта женщина слишком самоуверенна, эгоистична, заносчива, не подвергает даже мизерным сомнениям поступки членов своей семьи – ради чего же копья ломать? Саенко вскочил, как обычно в подобных случаях, уставился на часы, чтоб оправдать внезапную спешку:
– У, ребята, мне пора.
– И кофе не выпьешь? – поднялась Раиса, чтобы проводить гостя.
– Нет-нет, вы уж без меня, я побежал… э… поехал. До свидания, Раиса. Всего доброго, Ипполит.
Оставшись один, Ипполит взял яблоко из вазы, подбросил его, понюхал и задумался.
Его имя – целая история. Когда не хотели в свидетельстве о рождении написать просто Вито: мол, что это за имя, обрубок какой-то (попалась упрямая тетка), записали Витторио. Вито не терпел, если его называли Виктор, точнее – зверел. Он мальчик нетерпимый, баловень как отца, так и матери, к тому же необузданного темперамента, а может, все в совокупности называется проще: распущен.
