(а так и случилось) спровоцировать на континенте войну против Франции, то в этом случае ее единственной надеждой оставалось бы обнаружение и уничтожение неприятельского флота. Французский флот можно было с большой определенностью обнаружить в портах Франции и нельзя было перехватить с большей легкостью, чем при выходе из этих портов. Этой целью Англия руководствовалась во время Наполеоновских войн, когда моральное превосходство ее флота было настолько прочным, что она осмелилась противопоставить уступающие в численности силы превратностям моря и более многочисленным и хорошо экипированным кораблям противника, покоящимся на якорных стоянках в портах своих стран. Идя на двойной риск, Англия обрела двойную выгоду в возможности слежения за передвижениями неприятеля и подрыва его боеспособности вынужденным бездействием вражеских корабельных команд в портах, в то время как ее собственные офицеры и матросы подводились суровым крейсерством к полной готовности включить свою энергию по первому зову. «У нас нет причин, – заявлял в 1804 году адмирал Вильнев, вторя словам императора, – испытывать страх при виде английской эскадры. Ее 74-пушечные корабли не имеют на борту и пятисот человек, они износились в результате двухлетнего крейсерства»[218]. Месяцем позже он писал: «Тулонская эскадра выглядела прекрасно в бухте, экипажи хорошо одеты и прекрасно обучены, но, как только их настигал шторм, все менялось. Они не были приучены к действиям в штормовых условиях»[219]. «Император, – говорил Нельсон, – теперь понимает, если императоры способны глядеть правде в глаза, что его флот теряет за одну ночь больше, чем наш за один год… Эти господа не привыкли к ураганам, с которыми мы боролись 21 месяц, не потеряв ни одной мачты или рея»[220]. Следует признать, однако, что как люди, так и корабли испытали тогда колоссальное напряжение и что многие английские офицеры находили в изношенности кораблей аргументы против присутствия их эскадр у побережья противника. «От каждого шторма, который мы переносим, – писал Коллингвуд, – убавляется безопасность страны. Последнее крейсерство вывело из строя 5 больших кораблей и позднее еще 2. Несколько кораблей нужно поставить в док». «В эти два месяца я едва ли выкроил одну ночь для отдыха, – писал он снова, – это беспрерывное крейсерство, кажется, выше человеческих сил. Кальдер истощен до предела, совершенно сломлен, и мне говорят, что Грейвс выглядит не лучше»[221]. Высокопрофессиональное мнение лорда Хоу тоже не одобряет такую практику.
Помимо износа людей и кораблей, следует признать, что никакая блокада не в состоянии полностью исключить выход из порта неприятельской эскадры. Вильнев ускользнул из Тулона, Миссиесси из Рошфора. «Я нахожусь здесь для наблюдения за эскадрой в Рошфоре, – писал Коллингвуд, – но чувствую, что практически невозможно предотвратить их выход. И все же, если они проскользнут мимо меня, я буду чрезвычайно удручен… Единственное, что может помешать им, – это опасение, что они окажутся среди нас, так как они точно не знают, где мы находимся»[222].
Тем не менее напряжение выдерживали. Английские эскадры опоясывали побережье Франции и Испании. Потери восполнялись. Повреждения кораблей исправлялись. Когда офицер погибал или выбывал по болезни или истощению, на его место заступал другой. Неусыпная вахта у Бреста расстроила комбинации французского императора. Бдительность Нельсона, несмотря на обилие трудностей, преследовала Тулонскую эскадру с момента начала ее перехода через океан до возвращения к европейскому берегу. Это было задолго до того, как состоялся бой между англичанами и французами, до того как отбросили стратегию, а тактика при Трафальгаре завершила дело. Постепенно грубые, но дисциплинированные английские матросы, старые и побитые, но хорошо управляемые корабли блокировали каждый маневр своих плохо обученных соперников. Расположившись во всеоружии перед каждым неприятельским портом и сомкнув свой строй цепью малых судов, англичане снова и снова могли терпеть неудачи в блокаде, но они надежно перекрыли неприятелю возможность создать большие соединения флота.
Корабли 1805 года были в основном такими же, как в 1780 году. Несомненно, они претерпели усовершенствования, однако изменения отличались степенью, но не качеством. И дело не только в этом. Ведь еще двадцать лет назад эскадры под командованием Хоука и его сподвижников не боялись зимовать в Бискайском заливе. «В письмах Хоука, – говорит его биограф, – нет ни малейшего указания на то, что он усомнился, хотя бы на миг, не только в возможности, но и обязательности выхода в море даже в условиях зимних штормов и что он сможет вскоре «непосредственно заняться этим делом»[223]. Если будут настаивать, что состояние французского флота тогда было лучше, что боевые качества и подготовка его офицеров были выше, чем во время Хоука и Нельсона, то этот факт следует признать. Тем не менее адмиралтейство не могло долго игнорировать тот факт, что еще имеется такая нехватка подобных офицеров, которая может серьезно повлиять на качество корабельной службы, и что некомплект матросов так велик, что вызывает необходимость восполнить его солдатами. Что касается личного состава испанского флота, то нет оснований полагать, что он был лучше, чем пятнадцать лет спустя, когда Нельсон, говоря об испанцах, передавших несколько кораблей Франции, отмечал: «Считаю само собой разумеющимся, что они неукомплектованы [испанцами], поскольку это будет верный путь к их утрате снова».
По правде говоря, не требуется слишком много доказательств того, что для слабой стороны наиболее надежный путь к уничтожению неприятельских кораблей заключается в том, чтобы подстеречь их у бухты и дать им бой при выходе из нее. Относительно Европы единственное серьезное возражение этому состоит в штормовой погоде у побережья Франции и Испании, особенно в долгие зимние ночи. Этому сопутствует не только риск немедленного бедствия, которому прочные, хорошо управляемые корабли подвергаются редко, но также постоянное напряжение, от которого не избавляет никакая морская сноровка. Это требует, следовательно, большого резерва кораблей на смену тем, что отправляются в доки для исправления повреждений или для обновления экипажей.
Проблема значительно упростится, если блокирующая эскадра сможет найти удобную якорную стоянку на фланге маршрута, по которому должен следовать неприятель. Так в 1804 и 1805 годах Нельсон использовал Маддаленскую бухту в Сардинии (у северо-восточного берега острова. –
Если рассматривать войну 1778–1783 годов в целом, то английское министерство пользовалось кораблями, находившимися в его распоряжении, таким образом, что старалось содержать свои заморские эскадры в Северной Америке, в Вест-Индии и Индии равными по численности неприятельским эскадрам. На самом же деле были периоды времени, когда это правило не соблюдалось, но в целом корабли отряжались таким образом. В Европе, наоборот, как неизбежное следствие упомянутой политики, британский флот, как правило, значительно уступал в численности флоту, стоявшему во французских и испанских портах. Поэтому использовать его в наступательных операциях можно было с крайней осторожностью. Счастливые случаи столкновений с отдельными отрядами неприятельского флота и даже дорогостоящая победа, если она не была решающей, влекли за собой серьезный риск последующего временного выхода из строя кораблей, участвовавших в боевых действиях. Вследствие этого английский флот метрополии (флот в Ла-Манше), от которого зависели также коммуникации с Гибралтаром и Средиземноморьем, использовался весьма бережно как в сражениях, так и в штормовую погоду. Его функции сводились к защите отечественного побережья или операциям на коммуникациях противника.
Индия находилась так далеко, что в вышеупомянутой политике нельзя было сделать никаких исключений. Посланные туда корабли должны были там оставаться продолжительное время без подкреплений и без отзыва на родину в случае чрезвычайных обстоятельств. Это был самостоятельный театр боевых действий. Но на Европу, Северную Америку и Вест-Индию следовало смотреть как на один большой театр военных действий, где происходили взаимозависимые события и где различные части его
