силы ее врагов рассеивались. Владычица морей повсюду оберегала от врагов свои морские магистрали. Неприятельские эскадры не могли объединиться, ни одна крупная эскадра не могла выйти из порта, а если выходила, то лишь для того, чтобы ее неопытные экипажи и командиры сразились с ветеранами, закаленными штормами и войнами. Если исключить случай с Меноркой, Англия старательно удерживала свои морские базы и охотно захватывала опорные пункты противника. Каким грозным стражем выглядел Гибралтар для французских эскадр, базировавшихся на Тулон и Брест! На какую французскую поддержку могла надеяться Канада, когда английский флот имел Луисберг с подветренной стороны?
В этой войне выиграла страна, которая в мирное время пользовалась морем, чтобы умножить свое богатство, а во время войны господствовала благодаря мощи своего флота, благодаря численности поданных, живших за счет моря и рядом с морем, благодаря многочисленным оперативным базам, разбросанным повсюду. Однако нужно заметить, что сами эти базы утрачивали свое значение, если сообщение между ними прерывалось. Именно поэтому французы лишились Луисберга, Мартиники, Пондишери, именно поэтому Англия лишилась Менорки. Базы и подвижные силы, порты и эскадры взаимодействовали друг с другом[105]. В этом отношении флот представляет собой, по существу, летучее соединение. Он охраняет коммуникации между своими портами и препятствует сообщению между портами противника. Но в то же время флот оказывает поддержку сухопутным силам с моря, он господствует на водном пространстве, которое может освоить человек на обитаемой части Земли.
Глава 9
Если у Англии были основания досадовать на то, что она извлекла из Парижского договора не все выгоды, на которые могла рассчитывать благодаря своим военным успехам, то Франция не могла не испытывать недовольство своим послевоенным положением. Выигрыш Англии почти полностью измеряется французскими потерями, даже уступка Испанией победителю Флориды была совершена ценой уступки Францией Луизианы испанцам. Естественно, мысли французских государственных деятелей и народа, вынужденных подчиниться необходимости нести бремя побежденных, обращались к будущему с его возможностями добиться реванша и компенсаций. Герцог де Шуазель, способный, хотя и высокомерный вельможа, остался вести дела еще несколько лет и неустанно трудился ради восстановления французской мощи, подорванной условиями договора. Ему не нужно было добиваться альянса с Австрией, он уже был заключен и действовал, когда герцог пришел к власти в 1758 году. Но Шуазель даже на начальном этапе правления понимал, что главным врагом была Англия. Он стремился, по возможности, мобилизовать против нее все силы страны. Поражение Конфланса сорвало его планы вторжения на Британские острова. Шуазель стремился теперь в полном согласии со своей главной целью настроить против англичан Испанию и вовлечь ее в союз с Францией. Объединенные усилия двух королевств, располагавших удобным побережьем, могли, при разумном управлении и достаточном времени для военных приготовлений, создать флот, который послужил бы достойным противовесом английскому флоту. Верным было, несомненно, и то, что более слабые морские державы, если бы они смогли договориться и эффективно взаимодействовать, решились бы объявить войну правительству страны, чья сила вызывала зависть и страх и которое действовало вопреки правам и благу других государств (как действуют всегда власти стран, располагающих неограниченными возможностями). К несчастью для Франции и Испании, альянс состоялся слишком поздно. Но за фактическим уничтожением французского флота в 1759 году последовал настоящий взрыв национального энтузиазма вокруг строительства военного флота, что умело поддерживалось и направлялось Шуазелем. «Из конца в конец Франции национальное чувство пронзительно кричало: «Флот должен быть восстановлен». В фондах сосредотачивались пожертвования городов, корпораций и отдельных лиц. В еще недавно затихших портах развилась бешеная активность. Повсюду строили и ремонтировали корабли». Министр также сознавал необходимость восстановления воинской дисциплины и боевого духа, а также накопления строительных материалов для флота. Однако слишком много времени было упущено. Посреди большой и неудачной войны не время затевать военные приготовления. Поговорка «Лучше поздно, чем никогда» не так надежна, как поговорка «Во время мира готовься к войне». Положение Испании выглядело лучше. Когда разразилась война, эта страна, по оценке английского морского историка, располагала сотней кораблей различной величины. Из них около шестидесяти были линейными кораблями. Тем не менее, хотя присоединение Испании к многочисленным врагам Англии могло поставить ее в критическое положение, сочетание в пользу Англии численности, мастерства, опыта и престижа моряков было неустранимо. С 70 тысячами моряков- ветеранов Англия могла лишь подтвердить завоеванные позиции. Итоги войны нам известны.
После заключения мира проницательный Шуазель оставался верным своим первоначальным замыслам. Восстановление флота продолжалось. Оно сопровождалось и подстегивалось, как уже упоминалось, духом профессиональной гордости офицеров флота и их желанием сделать карьеру (что в конкретных условиях существования флота Соединенных Штатов могло бы послужить примером). Строительство военных кораблей продолжалось с большой энергией и широким размахом. В конце войны, благодаря начавшейся в 1761 году кампании энтузиастов, французы привели в хорошее состояние 40 линейных кораблей. В 1770 году, когда Шуазель ушел в отставку, королевский флот насчитывал 44 линейных корабля и 50 фрегатов. Арсеналы и склады были заполнены, создано хранилище корабельного леса. В то же время министр стремился повысить качество офицерского состава посредством борьбы с высокомерием представителей знати, которое проявлялось как в отношении вышестоящих начальников, так и нижестоящих офицеров, не принадлежавших к знати и служивших во флоте благодаря своим способностям. Этим сословные чувства своеобразно уравнивали офицеров различного ранга, что подрывало субординацию. Принадлежность к привилегированному сословию, равенство на этой почве, как таковое, признавалось больше, чем правила взаимоотношений между начальником и подчиненным. Рассказанная Фредериком Марриетом забавная история о корабельном гардемарине, который упрекнул капитана в том, что определенные заявления должны произноситься в конфиденциальном порядке, видимо, отражала нравы на французских шканцах того времени. «Конфиденциальность! – вскричал капитан. – Кто-нибудь слышал о конфиденциальности между капитаном и гардемарином!» – «Нет, господин капитан, – отвечал юноша. – Не между капитаном и гардемарином, а между двоими людьми благородного происхождения». Споры, аргументы и предложения двоих благородных людей, забывших о субординации, возникали в самые критические моменты, а настроения равенства, которые демократическая стихия разнесла по всем эскадрам флота республики, любопытным образом предвосхитили настроения, существовавшие между наиболее надменными представителями аристократии. «По его лицу я видел, – говорит один из героев Марриета, – что старший лейтенант не согласен с капитаном, но он был слишком дисциплинированным офицером, чтобы возражать в такой момент». Эти слова выражают одно из глубоко укоренившихся достоинств английской системы подготовки офицерского состава, необходимость которого осознается французами: «При Людовике XVI близость и приятельские отношения, существовавшие между начальником и подчиненным, побуждали последнего обсуждать полученные приказы… Ослабление дисциплины и своеволие вызывались больше иной причиной, помимо указанной. Это можно отчасти отнести к порядку, установившемуся в офицерских столовых. Адмирал, капитан, офицеры, мичманы ели вместе, все находилось в общем пользовании. Они обращались друг к другу как однокашники. В ходе управления кораблем низший чин высказывал свое мнение, вступал в споры, и начальник, хотя и был раздражен, часто предпочитал уступить, чем нажить себе врага. Факты подобного рода подтверждаются свидетелями, чья правдивость не вызывает сомнений»[106].
Недисциплинированность этого свойства, которой уступали некоторые малодушные офицеры, напрочь разбивалась при столкновении с решительным и яростным характером Сюффрена. Но недовольство грозило перекинуться в мятеж, заставив его после четвертого боя писать в своих депешах морскому министру следующее: «Мою душу терзают постоянные нарушения долга моряками. Страшно подумать, что я мог четырежды уничтожить английский флот, но он все же существует». Реформы Шуазеля разбивались об эту скалу, которую устранило лишь всеобщее восстание народа. Зато при нем произошло значительное улучшение личного состава корабельных экипажей. В 1767 году Шуазель реорганизовал корабельную артиллерию, создав корпус из 10 тысяч артиллеристов, которые систематически, раз в неделю в течение десяти лет, практиковались в стрельбе до следующей войны с Англией.
Не теряя из виду ни одной части своего плана, Шуазель, укрепляя морскую и военную мощь Франции,
