— Этот типчик Томас. Он ведь должен получить еще двадцать фунтов.
— Но не потребует же он их теперь?
— Еще как потребует! — угрюмо сказал Укридж. — Хотя, черт подери, — продолжал он с внезапным оптимизмом, — он же не знает, где я. Совсем упустил это из вида. К счастью, мы смылись оттуда прежде, чем он успел в меня вцепиться.
— А ты не думаешь, что Превин, когда договаривался с его менеджером, мог упомянуть, где ты остановился?
— Навряд ли. С какой стати? Какая у него могла быть причина?
— К вам джентльмен, сэр, — проворковала в дверях дама преклонных лет.
И джентльмен вошел. Тот самый человек, который заглянул в раздевалку сообщить, что Томас уже на ринге, и, хотя тогда мы не были официально представлены друг другу, я и без слабого укриджского стона понял, кто он.
— Мистер Превин? — сказал вошедший. Энергичный человек, экономящий время и в поведении, и в словах.
— Его здесь нет.
— Сойдете и вы. Как его партнер. Я пришел за двадцатью фунтами.
Наступило тягостное молчание.
— Нет их, — наконец сообщил Укридж.
— Чего нет?
— Денег, черт подери. И Превина тоже. Он сбежал.
Глаза его собеседника стали жесткими. Как ни тускло было освещение, его вполне хватило, чтобы осветить выражение его лица. И выражение это было отнюдь не привлекательным.
— Ничего не выйдет, — сказал он металлическим голосом.
— Но, мой милый старый конь…
— Со мной этот номер не пройдет. Я требую мои деньги или позову полицейского. Вот так!
— Но, малышок, будьте разумны…
— Надо было взять их сразу. Моя ошибка. Однако еще не поздно. Выкладывайте!
— Но говорят же вам, Превин сбежал!
— Совершенно верно, он сбежал, — поддержал я из самых лучших побуждений.
— Оно так, мистер, — донесся голос от двери. — Я его повстречал, когда он давал деру.
Это был Уилберфорс Билсон. Он робко застыл на пороге, как человек, не знающий, какой прием его ждет. Все его фибры вопияли о прощении. На левой его щеке красовался внушительный синяк, а один глаз заплыл, однако никаких других следов недавний конфликт на нем не оставил.
Укридж уставился на него выпученными глазами.
— Ты его повстречал! — простонал он. — Повстречал!
— Р-ры, — сказал мистер Билсон. — Когда я пришел в «Зал», он укладывал все эти деньги в чемоданчик, а потом дал деру.
— Великий Боже! — вскричал я. — Неужели вы даже не заподозрили, что он затеял?
— Р-ры, — согласился мистер Билсон. — Я всегда знал, что он из таковских.
— Тогда почему, жалкая тупоголовая рыбина, — взревел Укридж, взрываясь, — почему ты его не остановил?
— Как-то в голову не пришло, — виновато признался мистер Билсон.
Укридж засмеялся жутким смехом.
— Я только дал ему раза в рыло, — продолжал мистер Билсон, — и забрал чемоданчик.
Он поставил на стол видавший виды баульчик, который музыкально позвякивал при каждом сотрясении, а затем, с видом человека, который отказывается тратить время на пустяки, направился к двери.
— Извиняюсь, джентльмены, — виновато сказал Боевой Билсон. — Мне некогда. Надо идти и сеять свет.
Укридж выходит с честью из опасного положения
Покойный сэр Руперт Лейкенхит, кавалер ордена Св. Георгия и Св. Михаила 2-й степени, кавалер ордена Бани 3-й степени, кавалер ордена королевы Виктории 4-й степени, принадлежал к тем людям, которыми гордятся их родины. До его ухода на пенсию в 1906 году он побывал губернатором разных антисанитарных аванпостов Британской империи, разбросанных по экватору, и в качестве такового заслужил уважение и высокое мнение всех и каждого. Некий добросердечный редактор из числа моих знакомых подбросил мне работку, рекомендовав меня вдове этого великого администратора в целях подготовки его мемуаров для печати. И в некий летний день я как раз завершил свой туалет для первого визита в ее резиденцию на Турлоу-сквер, Южный Кенсингтон, когда раздался стук в дверь, и Баулс мой домохозяин, вошел, неся дары.
Таковые состояли из бутылки с броской этикеткой и большой шляпной картонки. Я недоуменно взирал на них, так как они ничего мне не говорили.
Баулс с обычной своей величавостью полномочного посла снизошел до объяснения.
— Мистер Укридж, — сказал он с той нотой отеческой любви в голосе, которая всегда в нем звучала при упоминании этой угрозы для цивилизации, — зашел минуту назад, сэр, и выразил пожелание, чтобы я передал их вам.
К этому времени я приблизился к столу, на котором он разместил указанные предметы, и сумел раскрыть тайну бутылки. Она принадлежала к разряду пухлых, раздавшихся во все стороны бутылок и несла на своей грудобрюшной преграде одно-единственное краснобуквенное слово «Пеппо», а под ним черными буковками следовало пояснение: «Он Вас Взбодрит». Я не видел Укриджа без малого месяц, но тут вспомнил, что во время нашей последней встречи он упомянул о каком-то гнусном целительном бальзаме, распространителем которого умудрился стать неведомо как. Видимо, это был образчик.
— Но что в картонке? — спросил я.
— Не могу сказать, сэр, — ответствовал Баулс.
Тут шляпная картонка, которая до этого момента хранила молчание, внезапно отчеканила сочное матросское словцо и добавила к нему первые такты «Энни Лори». После чего вновь погрузилась в суровое молчание.
Несомненно, несколько доз «Пеппо» помогли бы мне выдержать это поразительное ее поведение стойко и флегматично. Но поскольку указанное целебное чудо ни разу не омочило моих губ, глас картонки подействовал сокрушительно на все мои нервные центры. Я отскочил назад и опрокинул стул, а Баулс, отложив на время свое величавое достоинство, безмолвно подпрыгнул к потолку. Впервые он сдернул привычную маску у меня на глазах, и даже в этот тяжкий миг я успел извлечь из этого максимум удовольствия. Как-никак такое случается раз в жизни.
— Господи Боже ты мой! — охнул Баулс.
— Возьми орешек, — радушно предложила картонка. — Возьми орешек.
Баулс справился со своей паникой.
— Это птица, сэр. Попугай.
— С какой, черт возьми, стати, — вскричал я, превращаясь в возмущенного хозяина квартиры, — Укридж заваливает мои комнаты своими гнусными попугаями? Мне давно пора с ним…
Упоминание про Укриджа, видимо, подействовало на Баулса, как успокоительная микстура. Он обрел свою величавость сполна.
— Не сомневаюсь, сэр, — сказал он с легкой холодностью в голосе в ответ на мою вспышку, — что у мистера Укриджа были веские причины передать птицу на хранение нам. Полагаю, он хочет, чтобы вы взяли временную опеку над ней.
— Пусть хочет, сколько его душе… — начал я, но тут мой взгляд упал на часы. Если я не желал восстановить против себя мою работодательницу, мне следовало отправиться в путь немедленно. —
