искрящийся диск, тоже зашатался на оси. Звезды пересыпались из стороны в сторону, оставляя светящиеся царапины. Со свистом и визгом ржавых шарниров Служкин носился в орбите качелей, — искра жизни в маятнике вечного мирового времени. Разжав пальцы в верхней точке виража, он спрыгнул с качелей, пронесся над кустами, как черная, страшная птица, и грянулся в снег.
Кряхтя и охая, он поднялся и поковылял дальше. Опустевшие качели, качаясь по инерции, стонали посреди пустого ночного парка.
Служкин выбрался к автобусной остановке и прилип к киоску.
— Бутылку водки, и откройте сразу, — как пиво, заказал он.
Он сунул в окошко деньги и вытащил бутылку.
— Паленая? — спросил он и приложился к горлышку.
— Настоящая, — соврали из окошка. — Закусить надо?
— После первой не закусываю, — сказал Служкин и пошел прочь.
Возле подъезда Ветки он долго щурил глаза и считал пальцем окна. Свет у Ветки не горел. Ветка не дождалась его и легла спать.
В Веткином подъезде Служкин сел на лестницу и начал пить водку. Постепенно он опростал почти полбутылки. Сидеть ему надоело, он встал и пошел на улицу.
Потом началось что-то странное. Бутылка утерялась, зато откуда-то появились так и не купленные сигареты. Какая-то мелкая шпана за сигарету платы пыталась перетащить Служкина через какой-то бетонный забор, но так и не смогла. Потом Служкин умывался ледяной водой на ключике, чтобы привести себя в чувство. Потом у бани пил какой-то портвейн с каким-то подозрительным типом. Потом спал на скамейке. Потом на какой-то стройке свалился в котлован и Долго блуждал впотьмах в недрах возведенного фундамента, пытаясь найти выход. Выбрался оттуда он грязный, как свинья, и почти сразу же рядом с ним остановился милицейский «уазик».
Служкин пришел в себя только в ярко освещенном помещении отделения милиции.
— Ой! — испуганно сказал он. — Где я? В вытрезвителе, что ли?..
— Сидеть! — заорал на него через стойку сержант.
Служкин присмирел, озираясь, и потрогал физиономию — цела ли? Из коридора напротив донесся рев и пьяный мат. Одна из дверей распахнулась, и наружу
вывалился мужик в расстегнутой рубахе и трусах. Ему выкручивал руку второй милиционер.
— Хазин, помоги уложить! — закричал он.
— Убью, если пошевелишься! — пообещал сержант Служкину и с дубинкой побежал на помощь коллеге.
Едва оба милиционера заволокли мужика в комнату, Служкин метнулся к телефону на стойке и набрал номер Будкина.
— Будкин, это Служкин, — быстро сказал он. — Выручай, я в трезвяке!..
Вернулся сержант Хазин, сел, подозрительно ощупал Служкина взглядом и начал скучно допрашивать, записывая ответы. Изображая предупредительность, Служкин отвечал охотно и многословно, но все врал.
Минуть через пятнадцать в отделение решительно вступил Будкин. Он уверенно пошагал сразу к стойке. Его расстегнутый плащ летел ему вслед страшно и грозно, как чапаевская бурка. Служкин дернулся навстречу Будкину, и Будкин одновременно с сержантом свирепо рявкнул:
— Сидеть!
— У вас, значит, этот голубь, — проговорил Будкин, по-хозяйски опираясь на стойку. — А я ищу его который час... Какие с ним будут формальности?
Не меньше получаса прошло, пока Будкин заполнял какие-то бланки и расплачивался. Наконец он грубо подхватил Служкина под мышку и потащил на выход, прошипев краем рта:
— Ногами скорее шевели, идиот!..
От милицейского подъезда они дунули к ближайшей подворотне.
— Ты чего, в ментовке бомбу заложил?.. — задыхаясь, спросил Служкин.
— Быстрее надо было, пока этот сержант меня не вспомнил, — пояснил Будкин и хехекнул: — Я в школе у него два года в сортире мелочь вытрясал... А ты где пропадал? Почему грязный такой? Надька мне уже сто раз звонила. Чего ты бесишься-то, Витус?
— Я не бесюсь... не бешусь... Короче, все ништяк.
— Да-а... — Будкин закурил, печально рассматривая Служкина. — Вот сейчас тебе и будет ништяк...
— А у тебя нельзя отсидеться? — робко спросил Служкин.
— У меня негде. Там сейчас Рунева с Колесниковым.
— Ни фига себе! — удивился Служкин. — А чего они делают?
— Чего ты с Веткой делал? Торпеду полировал. Вот и они тоже.
— А ты чего?..
— Чо-чо, — хехекнув, передразнил Будкин. — Варю суп харчо. Пусть трахаются, палас не протрут. Пойдем лучше пиво пить. Угощаю.
Только на рассвете Служкин позвонил в свою дверь. Ему открыла осунувшаяся Надя и посторонилась, пропуская в прихожую.
— Это я, твой пупсик, — беспомощно сказал Служкин.
— Ну что, удовлетворила тебя Ветка как женщина? — поинтересовалась Надя, недобро сощурившись.
— Нет... — виновато сознался Служкин.
— Жаль, что квартира твоя и я не могу тебя выгнать... Я надеюсь, что сегодня твой день рождения уже кончился?
— Кончился, — покорно согласился Служкин.
— Ну и у меня с тобой все кончилось, — спокойно заявила Надя и с размаху съездила ему по скуле.
Глава 24
В ТЕНИ ВЕЛИКОЙ СМЕРТИ
К школьному крыльцу Витька выскакивает из тесного куста сирени, бренчащие, костяные ветки которого покрыты ноябрьским инеем. Конечно, никто не рассчитывает, что Витька прорвется сквозь палисад, и в запасе у него остается еще секунда. Короткой очередью он срубает американского наемника у входа и через две ступеньки взлетает на крыльцо. Двери — огромные и тугие, их всегда приходится вытягивать, как корни сорняков. За дверями, естественно, тоже притаились десантники, но Витька не дает им и шевельнуться. Свалив с плеча гранатомет, он шарахает прямо в желтые деревянные квадраты. Воющее облако огня уносится вглубь здания, открывая дорогу.
Одним махом Витька оказывается внутри школы. Два выстрела по раздевалкам, и за решетками полчищами ворон взлетают пальто и куртки. Потом еще три выстрела: по директорскому кабинету, по группе продленного дня и по врачихе. Затем Витька очередью подметает коридор и мимо сорванных с петель дверей бежит к лестнице.
Американца на площадке Витька ударяет ногой в живот. Тот кричит и катится вниз по ступенькам. Еще один лестничный марш, и по проходу ему навстречу несутся солдаты. Витька долго строчит из своего верного АКМ, пока последний из наемников, хрипя, не сползает по стене, цепляясь за стенд «Комсомольская жизнь».
Из коридора с воплями «Ура!»... м-м, нет... «Банзай!»... м-м, ну, просто с воплями выскакивают
