возвращением по той причине, что ко мне обратился полицейский Доббс. У него оказалось несколько вопросов теологического характера, по которым он желал услышать мое мнение. В особенности его интересует Иона и кит.
– А концерт ему нравится?
– Нет, сэр. Он отозвался неодобрительно о качестве предлагаемого публике зрелища.
– И Джордж Кигли-Бассингтон ему не по вкусу?
– Нет, сэр. О мастере Кигли-Бассингтоне он высказался в довольно сильных выражениях и был почти так же язвителен, когда речь зашла о ритмическом танце мисс Кигли-Бассингтон. Именно для того, чтобы не видеть выступлений остальных членов этого семейства, он отправился к себе домой с намерением провести остаток вечера с трубкой и над сочинениями полковника Роберта Ингерсола.
Глава 24
Так что вот так. Представьте картину. Вверху, в синем небе, звезды переговариваются с херувимами. За сценой, в пивной, местные лихие ребята переговариваются с барменом. А в центре, на авансцене, Дживс, взорвав бомбу, смотрит на меня с беспокойством, должно быть, опасаясь, что с его молодым хозяином не все в порядке, и это его предположение на добрых сто процентов соответствует истине. Его молодой хозяин чувствовал себя так, как будто нагнулся, а на него сзади наехал Корнуэльский курортный экспресс.
Я сделал несколько глотательных движений и только тогда сумел выговорить:
– Дживс, вы ведь на самом деле этого не сказали, правда?
– Чего, сэр?
– Да вот что полицейский Доббс пошел к себе домой.
– Именно так, сэр. Он сообщил мне, что идет домой. Что хочет побыть в одиночестве.
– В одиночестве! – усмехнулся я. – Как бы не так.
И без живости и выражения, как Джордж Кигли-Бассингтон, декламирующий «Бена Воина», я описал ему прискорбную ситуацию.
– Вот такое, как иногда выражаются, резюме, Дживс, – заключил я. – Теперь, конечно, уже не важно, теперь вообще все пропало, но вам не кажется, что совершенно такое же положение описал Альфред лорд Теннисон в своем известном стихотворении «Атака легкой кавалерии», которое я тоже, бывало, декламировал в счастливую пору детства? Посмотрите, кто-то ошибся, и Гасси, как те Шестьсот обреченных всадников, скачет в долину Смерти. Его дело – не рассуждать, а исполнить и погибать. И вот…
– Прошу прощения, сэр, что перебиваю…
– Ничего, Дживс, я уже почти договорил.
– …но не лучше ли сейчас что-нибудь предпринять?
Я посмотрел на него затуманенным оком.
– Предпринять, Дживс? А какой прок? Да и что именно вы предлагаете? По-моему, это уже за пределами человеческих возможностей.
– Может быть, догнать мистера Финк-Ноттла и предупредить об опасности?
Я пожал плечами.
– Можно, конечно, попробовать, если хотите. На мой взгляд, шансов почти никаких, но все-таки под лежачий камень… Вы знаете дорогу к дому Доббса?
– Да, сэр.
– Тогда в путь, – вздохнул я.
Мы свернули с Главной улицы и пошли неосвещенными переулками, отрывочно переговариваясь на ходу.
– Я заметил, Дживс, что, когда я сообщил вам последнюю неприятную новость, вы вздернули одну бровь.
– Да, сэр. Я разволновался.
– А не бывает с вами, что вы настолько разволнуетесь, чтобы сказать «Фу ты!»?
– Нет, сэр.
– А «Вот черт!»?
– Нет, сэр.
– Странно. Казалось бы, в такой момент, как сейчас, можно и чертыхнуться. На мой взгляд, все пропало, а как по-вашему?
– Пока живем, надеемся, сэр.
– Метко сказано, но я с вами не согласен. По-моему, надежды не осталось ни на грош. Гасси мы перехватить не успеем. Он уже давно должен быть на месте. В данную минуту Доббс, я думаю, сидит на нем верхом и защелкивает наручники.
– Полицейский Доббс, возможно, пошел не прямо домой, сэр.
– Вы думаете, есть вероятность, что он завернул в пивную прополоскать горло? Может быть, и так, конечно, но я лично не испытываю оптимизма. Это бы означало определенную благосклонность Судьбы, а мое знакомство с Судьбой свидетельствует…
Я бы продолжал рассуждать в таком духе и дальше, и с изрядным глубокомыслием, так как много размышлял на тему Судьбы и ее склонности всегда пинать хорошего человека, но в эту минуту меня окликнуло еще одно ночное существо, на этот раз женским голосом, и я разглядел стоящий у обочины автомобиль.
– Эге-гей, Берти! – раздалось серебристое сопрано. – Ау, Дживс!
– Добрый вечер, мисс, – вежливо ответил Дживс. – Мисс Перебрайт, сэр, – вполголоса доложил он мне. Но я и сам узнал серебристое сопрано.
– Привет, Тараторка, – мрачно проговорил я. – Ждешь Гасси?
– Да. Он тут только что прошел. Что, что ты сказал?
– Так, ничего, – ответил я – я просто продекламировал себе под нос: «Пушки слева, пушки справа грохочут, и ядра летят». Тебе, конечно, известно, что ты толкнула его на такое дело, где его ждет ужасная погибель, – даже ум не в силах вообразить?
– Ты это о чем?
– О том, что там, куда ты его послала, его ждет Доббс с книжкой Роберта Г. Ингерсола. И долго ли еще он будет читать Роберта Г. Ингерсола после того, как обнаружит, что Гасси проник к нему в дом, чтобы обессобачить хозяиство…
– Не будь ослом. Доббс на концерте.
– Был на концерте. Но ушел, и теперь…
И снова мне не дали договорить. В ночном безмолвии с другого конца улочки донесся собачий лай, который делался все громче, свидетельствуя о том, что лаятель движется в нашу сторону. Кора Таратора выскочила из автомобиля и поместилась посреди улочки, готовая к радушному приему.
- Какой же ты болван, Берти, – промолвила она с некоторой горячностью. – Наболтал ерунды, испугал меня до полусмерти. Все идет по плану. Это Сэм. Я его голос всюду узнаю. Ах ты, мой Сэм! Сюда, мой хороший. Иди к мамочке.
А дальше получилось вроде сцены из «Собаки Баскервилей». Лай и топот становились громче, и вот из темноты вырвался и финишировал Сэм Голдуин, притом на такой скорости, что видно было, как он засиделся у Доббса и рад без памяти возможности поразмяться. Он бы так пробежал, наверно, еще добрых пятьдесят миль, однако при виде нас притормозил, встал, прислушался, присмотрелся. А когда знакомый запах достиг его ноздрей, издал вопль восторга, в который вложил всю душу. Первым долгом он подлетел к Дживсу, видимо, намереваясь вылизать ему физиономию, но был остановлен величавой неприступностью этого достойного человека. Дживс благосклонно смотрит на животный мир и всегда готов потрепать его по голове или поделиться кусочком чего-нибудь съедобного, но чтобы ему вылизывали физиономию – этого он никогда не допустит.
– В машину, Сэм, – распорядилась Таратора, когда первый восторг свидания поутих и мы все немного
