младшего брата. Эльдар запрокинул голову, руки его обвисли. Шеренга русских, уставив ружья, приближалась к ним, обойдя развалины укрепления. Тагир обхватил юношу левой рукой, правой выхватил шашку, но успел только поднять клинок, как три штыка вошли в его тело…
— Ваше сиятельство! Его превосходительство генерал Ермолов просят вас приехать в аул.
Казацкий хорунжий был забрызган кровью и пылью, левый рукав чекменя держался на нескольких нитках, шапка улетела куда-то во время погони или же стычки, но усы топорщились лихо, и весело скалились молодые белые зубы. Десять верховых стояли за ним, такие же молодые, довольные и победой, и тем, что смогли ее увидеть с седла, а не с земли. Двое держали заводных лошадей.
Валериан подошел к одной, похлопал по шее. Невысокий гнедой маштачок захрапел и попятился. Парень, что привел его, ожег коня нагайкой по крупу. Тот было взвился, но Мадатов удержал его, сжав и скрутив поводья.
— Трофейный, ваше сиятельство! Хозяина Ерофей сбил, вот конек до сих пор обиду на нас и держит!
— Думаешь, если стегнуть — забудет?!
Валериан подался ближе, подул гнедому в ухо и с тем же дыханием проронил две фразы, выученные с детства на конюшнях дядя Джимшида. Конь перестал дрожать и повернулся к стоящему человеку. Казаки и собравшиеся вокруг солдаты отряда Мадатова одобрительно засмеялись.
— Это какое же слово вы знаете?.. Нам передайте, ваше сиятельство, все пригодится!..
— Что тебе конь! Наш генерал и людей заговаривает!..
Валериан оттолкнулся от земли и, не коснувшись стремени, взлетел в седло.
— Полковник, — кивнул он Романову, — выдвиньте усиленные секреты на гребень. Не думаю, чтобы неприятель сегодня вернулся, но лучше предусмотреть такую возможность.
— В ауле еще дерутся. Каждую саклю с боем берем, будто крепость, — посерьезнев, сказал хорунжий.
— Видите, Павел Федорович, так что еще разверните цепь — и к селению. Вдруг да начнут прорываться. Доложу командующему и сразу вернусь.
Валериан толкнул коня шенкелями, и тот послушно пошел, подчинившись новому седоку. Генерал сжал зубы, вспомнив другого коня, также доставшегося ему после сражения, вспомнил и того, кто подвел ему вороного…
Они ехали параллельно склону, проезжая мимо завалов. Частью баррикады разрушены были ядрами и гранатами, частью остались целы, но виднелись следы жестокого боя. Мадатов прикинул, что из каждых десяти трупов только один был солдатский, и улыбнулся, довольный. В его батальонах потери тоже были ничтожные, много меньше, чем он рассчитывал, подавая сигнал к атаке.
Хорунжий догнал его и поехал рядом:
— Как вы ударили сбоку, так они сразу и побежали. Кого догнали, перекололи. Кто огрызался, тех тоже поуспокоили. Остальные ушли за хребет. Да немногие засели в домах. Сейчас их выкуривают. Дедушка сам поехал распорядиться…
У первых домов гнедой заартачился, не желая ступать по мертвым. Валериан успокоил его, и конь двинулся дальше, осторожно выбирая место, куда ставить копыто, чтобы не задеть тела, лежавшие ничком, навзничь, скорчившись, претерпевая нестерпимую боль, последнее ощущение в этой жизни.
Из двора справа послышались тревожные голоса:
— Не дело, Осип! Не дело творишь ты, Изотов! Не будет тебе покоя больше! И на том свете не будет!
Огромный солдат выбрался из полураскрытых ворот, неся ружье в одной руке, будто легкую палочку. Товарищ его, не достававший и до плеча первому, бежал следом, приговаривая срывающимся голосом:
— Старика — ладно! Бабу пялить — тут я тебе не помощник! Но отвернусь! А ребеночка-то зачем, Осип?! Малого-то пожалел бы, Изотов!
Валериан придержал коня. Казаки тоже остановились. Солдаты пошли наверх, словно не замечая подъехавших верховых. Навстречу им уже бежал офицер:
— Изотов! Опять, ржавая твоя душа, по домам шаришься! Не кончено еще дело, не кончено! Васенкина вот убили. В спину кто-то выстрелил из окна. А ты чем же промышлять вздумал?
Высокий солдат остановился, будто бы нехотя, придвинул ружье поближе, оперев прикладом на землю. Он странно, рассеянно улыбался, кривя один угол рта, а затуманенные глаза перебегали с одного предмета на следующий, не желая останавливаться ни на секунду.
— Я, ваше благородие, как раз и чищу дома. Чтобы, значит, никто уже и не пробовал.
— Знаю я, что ты там чистишь! Смотри, дождешься опять!
— Коли не убьют, так, стало быть, дождусь непременно, — лениво ответил командиру Изотов.
— Ваше благородие, уж скажите ему… — едва не плакал второй солдат.
— Оставь, Семушкин, — устало отмахнулся от него офицер. — Беги наверх, Осип. Там как раз ту саклю чистят, у которой Васенкин упал.
Сверху, откуда прибежал командир роты, треснул выстрел, потом другой. Изотов подхватился и широкими шагами заспешил к тому месту, где, видимо, осаждали дом его товарищи по полку. Семушкин и офицер побежали следом. Валериан с казаками поднялся наверх и тоже свернул, посмотреть, чем закончится дело.
Кучка солдат стояла у двора, не решаясь, очевидно, подходить ближе.
— Что?! — кричал офицер, подбегая. — Что?! Где Изотов?
— Сразу внутрь кинулся!
— А вы-то что?
— Говорит — помешаем.
И тут створка двери отлетела в сторону, из дома показался все тот же Изотов, волоча за собой человека. Он держал пленного за ворот бешмета, туго скрутив его сильными пальцами, и горец только махал руками, напрасно пытаясь разжать душивший его захват.
Осип вышел на открытое место и швырнул пленника наземь:
— Нате, ваш он.
Сам отошел в сторону и принялся ощупывать левую руку, задетую в схватке.
Лицо лежащего размозжено было прикладом, и трудно было сказать, стар он, молод или мужчина в возрасте. Только один глаз, выглядывая из бурого месива, бывшего недавно носом, щеками, ртом, горел неукротимым пламенем. Горец визжал, крутился на спине, так что солдаты, и желавшие поддеть его носком под ребра, никак не могли хотя бы приблизиться.
Изотов растолкал толпу и вышел на середину:
— Подожди, дай-ка я!
Он перехватил ружье удобнее, обошел пленного крадущейся, мягкой поступью, даже странной для такого огромного человека. Примерился и вдруг резко ударил штыком, попав в самую середину тела.
Валериан повернул коня и кивнул хорунжему, чтобы тот вел его дальше, к Ермолову.
Командир роты, только сейчас заметив наблюдавшего генерала, подбежал к нему и прошел несколько шагов рядом:
— Изволите видеть, ваше превосходительство, Изотов этот — солдат отчаянный, но управиться с ним почти невозможно. Два раза по зеленой улице[51] его отправляли. Отлежится — и опять за свое. Только что у своих не ворует. Нет, до такого не доходило. А в остальном — хоть стреляй его тут же на месте.
— Ну так отдайте его под суд, — посоветовал, усмехнувшись, Валериан, зная, впрочем, каков будет ответ.
— Так ведь в сражении он один за полвзвода бьется! — Капитан поднял кверху круглое, мятое годами и невзгодами лицо, словно надеясь услышать от генерала решение мучившего его вопроса. — В бою он хорош, ваше сиятельство, сами видели. А мирное время не для него… Да что говорить, звереет человек на войне, ох как ожесточается. Вот сейчас, прошли мы аул насквозь, вернулись пропущенные дома осмотреть. Гляжу, а все углы мне знакомые. Это, думаю, мы же здесь шли, наша рота валила всех без разбора. Такая
