Лепски нажал на кнопку звонка и осмотрелся. Справа он увидел большой бассейн, слева гараж на четыре машины. Там стоял «роллс», двери трех других отделений были закрыты.
Вечернее солнце продолжало печь. Они подождали несколько минут, потом Лепски позвонил еще раз. Дверь открылась, и они оказались лицом к лицу с созданием, которое, как подумал Лепски, могло участвовать в фильмах о светской жизни.
Высокий, худощавый старик в черном костюме и черно-желтом полосатом жилете мажордома походил на архиепископа.
Лепски смотрел на него, открыв рот. Ему было лет семьдесят, лицо с желтоватым оттенком, редкие белые как снег волосы. Глаза такие же выразительные, как у рыбы, губы тонкие, как бумага. Увидев Лепски, он удивленно поднял косматые брови.
– Можем ли мы поговорить с миссис Грэг? – спросил Лепски официальным тоном.
– Миссис Грэг в это время не принимает, сэр, – ответил старик. Его голос звучал глухо – как из подземелья.
– Нас примет, – заявил Лепски, быстро извлекая свой значок. – Полиция!
– Она только что легла. Не могли бы вы прийти завтра в одиннадцать часов?
Лепски прислонился к двери.
– Кто вы? – спросил он.
– Меня зовут Рейнольдс, сэр. Я мажордом миссис Грэг.
– Может быть, мы сможем обойтись и без миссис Грэг, – сказал Лепски. – Мы расследуем дело об убийстве. – Он вытащил из кармана пуговицу и показал Рейнольдсу. – Узнаете ее?
Рейнольдс с непроницаемым лицом взглянул на пуговицу.
– Мне выпала тягостная обязанность освободиться от одежды мистера Грэга, – сказал Рейнольдс. – У него был богатый гардероб. После его смерти миссис Грэг попросила меня освободиться от всего.
– Включая и пиджак с такими пуговицами?
Лепски внимательно наблюдал за ним и заметил, что глаза у того забегали.
– Да.
Лепски потер нос. У него было ощущение, что этот человек врет.
– Что вы сделали с пиджаком?
– Вместе с другими вещами я отослал его в Армию спасения.
Лепски внимательно посмотрел на него:
– Когда?
– Через две недели после смерти мистера Грэга, в январе.
– Вы не заметили, все пуговицы были на месте?
Снова серые глаза забегали.
– Затрудняюсь ответить.
– Эту пуговицу нашли в нескольких метрах от трупа, – заявил Лепски. – Вы твердо уверены в том, что все пуговицы были на месте, когда отдавали пиджак?
– Думаю, я бы заметил, сэр, но я не рассматривал. Я просто отдал его вместе с другими вещами мистера Грэга.
Лепски взглянул на Джейкоби и пожал плечами:
– Спасибо. Думаю, миссис Грэг можно не беспокоить.
Рейнольдс наклонил голову, сделал шаг назад и закрыл дверь. Уже в машине Лепски заявил:
– Мне кажется, что этот старый козел нам соврал.
– Да. У него был явно испуганный вид.
– Завтра проверишь Армию спасения, Макс. Может, кто-нибудь вспомнит об этом пиджаке.
По дороге в комиссариат Джейкоби вдруг сказал:
– Знаешь, что мне пришло в голову! Пиджаки от Левина, подобные этому, – штучный товар. Наверняка к ним дают запасные пуговицы. Как ты думаешь?
– Да, ты прав.
Как только они вернулись в комиссариат, Лепски сразу же позвонил Левину. В конце разговора он ему сказал:
– Большое спасибо. Извините за беспокойство, – и повесил трубку. – Все пиджаки имели полный комплект пуговиц для замены. Это нас возвращает на исходные позиции. У меня голова раскалывается от этого дела. Ну хорошо. Что нам остается? Мэкри в Нью-Йорке и имеет отличное алиби. Нам остаются Брэндон и Армия спасения. Я питаю слабость к Брэндону. Значит, завтра ты проверишь Армию спасения, а я проверю запасные пуговицы у Брэндона. Если хоть одной не будет, я его расколю. – Он посмотрел на часы. Было 22 часа. – Я еду домой. Кэрол сойдет с ума от беспокойства.
– Почему ты мне не позвонил и не предупредил, что вернешься так поздно? – спросила Кэрол, как только Лепски переступил порог.
– Страшно хочу есть, – не обращая внимания на ее вопрос, произнес Лепски, входя в гостиную.
– Ничего вкусного нет. Я уже поужинала.
Лепски сымитировал звук пароходной сирены.
– Я целый день отбиваю ноги на работе, а ты мне заявляешь, что нечего жрать!
– Не будь так вульгарен, Лепски. Садись, я что-нибудь тебе приготовлю.
Лепски выпустил пар и, подойдя к жене, положил руки на ее ягодицы.
– В добрый час!
– Руки прочь! Всему свое время! Садись!
Лепски снял пиджак, развязал галстук и сел. Через несколько минут Кэрол поставила на стол кастрюлю. Это было что-то, как обычно, несъедобное, но Лепски был страшно голоден. Он перемешал содержимое кастрюли вилкой, вздохнул, потом подцепил кусок пережаренного мяса и положил его на тарелку. Парадоксально, но картошка, морковь и лук были недожаренными. Едва он отрезал первый кусочек мяса, как Кэрол села рядом с ним. Он положил мясо в рот и принялся жевать.
– Я добавила вино и коньяк в это рагу, – сказала она. – Как ты его находишь?
– Без сомнения, съедобным, – стоически ответил Лепски. – Что касается мяса… козла…
Кэрол насторожилась. Малейшая критика ее кулинарных способностей служила предлогом для ссоры.
– Осторожнее в выражениях, Лепски. Это седло ягненка!
Лепски невозмутимо продолжал жевать.
– Не может быть!
Он попытался отрезать кусок картошки, но она соскользнула с тарелки и упала на пол.
– Лепски! Ты ешь, как свинья! – закричала Кэрол. – С тобой одни неприятности. Ты не хочешь жевать. Нужно резать на мелкие кусочки. Люди, понимающие в еде, едят медленно.
– Где топор, что я тебе купил? – спросил Лепски. – Нужно держать его на столе для разрубания мяса.
Кэрол одарила его убийственным взглядом.
– Сходи к дантисту, Лепски.
Она поднялась, направилась к телевизору и включила его. Лепски тихо застонал и принялся резать мясо на маленькие кусочки.
Как правило, последнее слово всегда оставалось за Кэрол.
Глава 4
Спрятавшись за полуоткрытой дверью гостиной, Амелия Грэг слушала, как Рейнольдс разговаривал с копами.
Амелии Грэг, высокой, крепко сложенной женщине, перевалило за пятьдесят. Волосы у нее были черные. Круглое лицо наштукатурено так сильно, что казалось неживым.
Она вздрогнула, услышав, как один из копов поинтересовался пиджаком с пуговицами в виде мяча для гольфа. Еще раз она вздрогнула, когда Рейнольдс ответил, что отдал его в Армию спасения. Этот пиджак, весь испачканный кровью, сейчас находился в котельной вместе с серыми брюками и туфлями, принадлежащими ее сыну.
Она подошла к застекленной двери и проводила глазами копов, спускавшихся по аллее. Потом прижала
