не захлебнулся, а тот вырывался, поворачиваясь на спину… Саша побежал вызывать скорую.
– А мы подозревали других. Он тоже был на подозрении, но не из первых.
Подходя к мастерской, Алеша издали увидел Наташу, которая прыгала на одном месте, хлопала в ладошки и постукивала себя по спине, насколько могла дотянуться. Лицо у нее было красное, а кончик носа побелел.
– Наташка, ты зачем пришла? – вместо приветствия прогудел Алеша.
– Боялась, что тебя убьют, всю ночь не спала. Хорошо, что все благополучно закончилось.
– Благополучно, благополучно, а по-другому и быть не могло. Если подробно, то жулик в больнице на промывании желудка, если это ему поможет. А вот ты потеряешь ослепляющую людей красоту, если отвалится кончик носа. Сколько ты здесь стоишь?
– Час, спросить-то было некого. И все равно я бы волновалось, если бы тебя сама не увидела: а вдруг ранен? Потом я еще перед Леночкой за тебя отвечаю.
– Оказывается, у меня теперь персональный охранник.
– И не только, и не только, и не только! Я еще буду кормить тебя обедом и ужином, когда ты ночуешь здесь.
– Это что, тоже Леночка распорядилась?
– Да, мы так решили сообща. Слушай, я замерзла, как маленький зверек.
– Ладно, об этом мы еще поговорим. Теперь пошли вон туда. Там чистый снег. Буду оттирать твой нос. Наташенька, потерпи – это больно, а потом смажем вазелином.
Она сопела, но терпела. Потом он привел ее в свою конторку, отчего нормировщик Кузьмич совершенно разволновался: не знал, куда деть ни руки, ни ноги, как вести себя при такой молодой красивой женщине. Алеша, можно сказать, выручил Кузьмича.
– Пожалуйста, проводите сторожа к кладовщику, там у дверей столик. Пусть сядет и напишет объяснение причины прогула в эту ночь, как впрочем, и во все предыдущие.
– Ну, верный и прекрасный человечек Натали, ты нарушила производственный цикл. Народ стал исключительно вежливый, все стучатся в дверь, спрашивают о каких-то пустяках, даже головы не повернув в мою сторону, тебя глазами пожирают. Потом будут интересоваться – корреспондент из газеты или радио, наши корреспонденты не такие, значит, из Москвы. Подожди, сейчас ты расположишься у «камина», только стул покрою газетами. На этом стуле сидят наши работяги, а они не во фраках, как понимаешь, и твоя шубка может испачкаться. Сейчас будешь пить чай, Наташенька. Распахни шубку и сядь поближе к печке. Вот и Кузьмич, принесли объяснение сторожа? Так, почитаем: «Обяснение ночнова сторожу И. И. Елина. Товарш началник. Ночю дежурит немогу потому что свечера запянею и сплю безконца до утра. К сему Елин И. И.»
– Будем увольнять, Кузьмич?
– А другие лучше будут? Все они такие.
– Вот и Саша появился. Я вас, дорогие товарищи, должен познакомить: Наталия Александровна, моя родственница. Она филолог, и к тому же полиглот: французский, английский, немецкий – свободно. Так что, кому какие переводы или кто хочет поговорить с ней по-французски или еще на каком, мало ли какие потребности возникнут, поможет. Не так ли Наталия Александровна?
– Да, да, конечно, с удовольствием.
– Милая, дорогая, добрая, отзывчивая на любую просьбу, Наташенька! Ну кому здесь, я имею в виду себя и своих коллег, нужны твои любимые французский, и английский, и немецкий? Здесь идет борьба за выживание, наивная твоя душа.
– Ну ты же сам сказал…
– Да, сказал, думая, что ты еще не разучилась понимать шутки.
– Алеша, в таком случае прошу, выйди со мной на пару слов.
– Пошли. Саша, мы сейчас вернемся. Потом, пожалуйста, отвези Наталию Александровну домой. Она всю ночь не спала – беспокоилась за нашу жизнь, не убьют ли нас.
Они вышли из мастерской.
– Что, Наташка, обиделась?
– Ты надо мной смеешься, а я, как наивная дурочка, все принимаю за чистую монету.
– Наташенька, все это пустяки, и обижаться не на что. Если бы я верил в святых, то ты святая хотя бы по причине святой простоты: уткнулась у себя в университете в пудовые фолианты, знаешь жизнь по книгам французов, англичан, немцев. А нашу жизнь не знаешь. Дай я тебя поцелую.
– Поцелуй, а то я совсем одна.
И она прижалась к его лоснящемуся полупальто, он ее обнял и поцеловал в губы, а она ответила более долгим, чем в прошлый раз, поцелуем. «М-да, что-то мы не то делаем», – подумал Алеша, а вслух, как обычно:
– Пока, Наташенька!
– Adieu, Алеша.
– За меня не беспокойся, никто меня не убьет.
– Хорошо.
Этот день запомнился еще и потому, что с Суетиным произошла беда. Правда, он это бедой не считал. Был он мрачным, неразговорчивым, сильным мужиком, дотошным и яростным в работе, в армии служил танкистом-водителем, выпивал редко, помощников в ремонте своего ДТ-54 не требовал – все сам, поэтому и заработал себе кличку – «Сам».
– Сам на ем буду работать – сам и подготовлю все, кроме сварки, – тут подмогите.
Когда ставил пускач, одной рукой управлял цепью тали, а другой направлял его на фиксирующие шпильки. Что-то заело в плавной посадке пускача на двигатель. Попробовал пальцем в зазоре качнуть пускач, а тот сел плотно на двигатель «тик-в-тик» и на указательный палец Суетина. Он только крякнул и крепко выругался на всю мастерскую, хотя ругался очень редко, поэтому и узнали о несчастье. Должно быть, ему было очень больно, лицо чуть побелело, еще ругнулся, но менее яростно… и больше никаких эмоций.
– Инженер, сейчас вытащу палец, что там от него осталось.
– Давайте я талью…
– Не надо, я сам.
И Сам, чуть приподняв пускач, вытащил изуродованный палец.
– Начальник, мне бы ножницы и чистую тряпицу, остальное сам.
Он вышел из мастерской, ножницами Кузьмича отрезал державшуюся на коже расплющенную фалангу пальца, сдвинул ее небрежно ногой в сторону и стал мочиться на рану, мочился старательно и долго, откуда столько взялось. Потом взял у Кузьмича бинт и умеючи забинтовал обрубок пальца: «Кина, мужики, больше не будет, все. Главная дезинфекция в етом деле, мужики, вовремя палец обоссать, запомните».
– Суетин, я вас сейчас отвезу в больницу.
– Не требуется. Я сделал все как надо, не хуже врача. И не такое случалось в жизни, а ето ерунда.
– К врачу все же сходите.
– Посмотрим.
В середине мая к Алеше на больничной машине приехала семья – Леночка с Танюшей и с тетей Грушей, с узлами и чемоданами. Алешину семью Наталия Михайловна приняла тепло. После коллективного обсуждения решили, что, по крайней мере, четыре месяца, если не больше, – все зависело от погоды, – обедать и ужинать будут все вместе в столовой за круглым столом. Алеша с Леночкой в его «кабинете» разместятся вместе. А тетя Груша с Танюшей будут в другой, не менее уютной комнате, тоже с окнами выходящими в сад. Алеша несколько раз пытался взять Танюшу на руки, но из этого ничего не получилось. «Не хочу! Отпусти!» – эти два слова, точнее звука, он понял по ее действиям – она вырывалась и плакала, просясь на руки к Леночке.
– Алеша, если вдуматься, она в первый раз видит тебя, чужого большого дядю. Она мужчин, кроме дедушки, не видела. А дедушка с ней обходится по-другому, и любовь у них началась, когда ей было месяца полтора. Как он поступал: подойдет к кроватке, что-нибудь напоет, даст игрушку, одну, другую, расположит к себе, а потом только возьмет на руки. Теперь, когда она его видит, улыбается, тянется к нему, просится на руки. Не расстраивайся, дорогой, привыкнет.
