учебе, по общим интересам и не более. Слово «товарищ» сегодня слишком идеологизировано, испорчено коммунистами. Вот «мой друг» на нашем языке – уже нечто иное, когда приятельские отношения перерастают в близкие. Но в моем окружении в университете мне это не грозит, ясно? Со мной рядом нет никого столь же яркого, как наш французский Алешка. Есть, конечно, отличные ребята, но до Алешки им далеко. Та, которая его полюбит, будет счастлива, хотя и намыкается с ним. Папочка, я тебя очень люблю, очень, хотя ты бываешь приличной занудой, ясно?
– Ясно, маленький сорванец или даже не совсем маленькая нахалка. У вас на филфаке прижился особый сленг грубоватости. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься. Это издержки роста, пройдет.
– Я тебя прошу, не называй своего брата «Алешей французским».
– Это я так, между нами. Конечно, не буду.
– Между прочим, в ответ на твою «зануду» в мой адрес, тетя Груша дала бы тебе, большеватенькой, по попе. Не стоит жаргон узкого круга выносить за его пределы.
– Папа, я все поняла и о жаргоне, и о дистанции, я же не дурочка. Между прочим, па, может быть, моя дорогая нянечка тебя послушается. Нельзя же все время при посторонних обещать дать мне по «попе», хотя я и «большеватенькая».
– Девочка, но ведь это все от любви к тебе и все наказания только на словах. Когда ты была маленькой и иногда непослушной, шлепнет няня, бывало, тебя и тут же поцелует. Ты для нее любимый ребенок до последнего ее вздоха.
– Понимаю. Все так. Но вот как-то забежал к нам Тадеуш. Я ему что-то не то, с ее точки зрения, сказала. А она мне: «Получишь по попе, хотя и большеватенькая». Тадеуш засмеялся:
– Что вы, бабушка, у нее попка не большеватенькая, а маленькая, я видел, мы вместе в бассейн ходим, клянусь.
На следующий день Алексей Петрович с группой товарищей из института, отъезжающих в Польшу, отправился в «Загранпоставку» для собеседования. Раньше такие собеседования проводили партийные органы от ЦК, МГК и ниже, а теперь вот «Загранпоставка». Собирали всех из одной отрасли, направляемых в командировку в страны народной демократии или в страны третьего мира – африканские, азиатские. В большом зале «Загранпоставки» собралось человек триста, со сцены за ними наблюдала «выездная комиссия», восседающая за длинным столом под зеленым сукном. На столе – папки с выездными делами: анкетами, партийными характеристиками, характеристиками трудовой деятельности, копиями дипломов и аттестатов и прочим. Папки были толстые. Члены комиссии просматривали папки, о чем-то переговариваясь между собой. В торце стола, особняком, сидел мужчина, закинув ногу за ногу и несколько подавшись вперед. Он одну за другой курил сигареты и сосредоточенно наблюдал за залом, изучая отъезжающих. Может быть, на нем лежала огромная ответственность: выловить из трехсот человек, находящихся в зале, по каким-то только ему известным признакам потенциальных невозвращенцев. Наконец поднялся неприметный, маленького роста человек – заместитель министра. Голос его не соответствовал росту – говорил он громко и басом. Он обратился к залу:
– Товарищи! Родина направляет вас на строительство заводов и электростанций, или на работу по монтажу оборудования, или оказывать помощь в освоении передовой советской техники на заводах братских и дружественных стран. В зале рабочие, инженеры, ученые. Выехав из СССР, вы попадаете в мир, в котором, наряду с проявлением к вам дружеских отношений, возможны всякого рода провокации, критика нашего самого передового в мире общественного строя, привлечение вас недоброжелателями на свою сторону. Они это делают очень хитро, приглашая вас в ресторан или к себе домой поодиночке, записывая беседу на магнитофон и используя запись, чтобы вас скомпрометировать. Гуляя по городу, чувствуйте руку товарища по командировке. Старайтесь выходить из гостиницы группой или, по крайней мере, вдвоем. Враг-провокатор рядом! Помните это, выезжая за пределы нашей страны.
Из глубины зала донесся пронзительный женский голос:
– Будем!
– Что будем? Кто это сказал, поднимитесь!
Поднялась маленькая худенькая женщина в летнем платье совсем не по сезону. Она, вытянувшись в струнку, подавшись вперед, пожирала глазами заместителя министра, стараясь угодить ему.
– Будем помнить всегда! Это я хотела сказать.
– А вы кто такая?
Одна из сидевших за столом женщин передала заместителю министра раскрытую папку.
– Понятно, вы член семьи. Из холодного приполярного Урала направляетесь в дружественное африканское государство. Не боитесь зажариться?
– Мы ничего не боимся!
Она могла бы сказать, что боится лишь одного – что не возьмут ее в эту сказочную Африку, которая представляется ей райскими кущами. Главное для нее – уехать от этих опостылевших бараков, от колбасы за «два двадцать», от получения на предприятии масла «Крестьянского» по спискам.
– Это хорошо. Представьте себе, вас спросят: в чем преимущества социализма перед капитализмом. Как вы на это ответите?
– Социалистическое государство самое передовое в мире государство. У нас нет эксплуатации человека человеком, и вообще эксплуататорский класс у нас отсутствует. Все принадлежит народу… Вот! – выпалила скороговоркой и, наклонившись к сидящему рядом, тихо спросила:
– Вить, правильно?
– Садитесь, садитесь, – кивнул замминистра.
Она села, и было слышно, как она тяжело вздохнула.
Стали заслушивать по одному-двум представителям от каждой организации. Где-то через час заместитель министра предложил:
– Давайте посмотрим ученых. Кто будет товарищ Ларин Алексей Петрович? Вы за границу раньше не выезжали? Нет? Понятно. Польским владеете? Нет? Понятно. А какими языками вы владеете? В анкете указано «французским, на уровне несложных диалогов». Понятно. У вас сын во Франции, хотите с ним повидаться? Да, тут сказано, лечился в Москве два года, недавно уехал завершать учебу в Сорбонне. У членов комиссии нет вопросов? Спасибо. Человек, сидящий с торца стола, вытер платком вспотевший лоб и закурил очередную сигарету.
Дня через два Алексей Петрович получил служебный загранпаспорт синего цвета. Дорога в Польшу открыта. Теперь осталось получить железнодорожные билеты, и они отправятся в неудобных польских вагонах, с тремя полками одна над другой, в Варшаву.
Приехали в Брест. Все вышли на перрон. Состав утащили в депо. Часа за полтора-два заменили под вагонами отечественные широкие колесные тележки на узкие западноевропейские, и новый локомотив подал состав, следующий дальше, за советско-польскую границу, обозначенную на вокзале металлической сеткой. Состав окружили солдаты-пограничники, а проводники забегали по вагонам, предупреждая, что из купе выходить нельзя, надо приготовить документы и предъявить для досмотра вещи. Затем одновременно из двух тамбуров вагона появились пограничники и работники таможенной службы, и зычный начальствующий голос повторил предупреждение проводников:
– Всем сидеть на своих местах! Двери купе не открывать! Из купе не выходить!
Сидевшая рядом с Алексеем Петровичем пани побледнела.
– Ясик, почему у них такой тон? Почему они всегда кричат, или нас арестовали?
– Успокойся, дорогая, в СССР так принято…
– Это правда, пан? – обратилась она к Алексею Петровичу.
– Нет, конечно же, нет. Так разговаривают далеко не везде. Просто казарменные привычки, не более. Не стоит обращать внимания, пани.
– Но как же, как же не обращать внимания на грубость? – горячилась пани. – Нам нравится Москва, ее театры, музеи, парки. Нет хулиганов, и можно гулять поздно вечером по городу в отличие, например, от Нью-Йорка. Но никто не говорит друг другу: «простите», «извините», «пожалуйста». Публика у вас невоспитанная, пан москвич. Такие впечатления я увожу из СССР, как это ни прискорбно.
В купе вошли пограничники, осмотрели багажники и туалет. Офицер долго рассматривал паспорта, сравнивая приклеенные к ним фото с лицами отъезжающих, после чего, не найдя ничего предосудительного,
