кувшина и отламывали большие ломти грубого хлеба от комковатых буханок.
Он начал ощущать себя одним из них, потому что они окружили его теплотой и смехом и приняли в свои сердца. После стольких недель одиночества душа Гавейна наполнилась радостью.
После того как трапеза была окончена, рыцарь Круглого Стола объяснил цель своего путешествия. Послышался гомон и переговоры, и только после этого хозяин попросил тишины.
– Ты, должно быть, очень храбрый человек, – восхищенно заметил Берсилак. – Ведь понимаешь, что лишишься жизни, когда встретишься с Зеленым Человеком. Никто еще не ускользнул от его чар, если он сам того не захотел. – Все вокруг согласно зашумели и как один с уважением, почти с преклонением, посмотрели на Гавейна.
– Опасная часовня недалеко отсюда, – порывисто заметила жена Берсилака. – Почему бы тебе не остаться с нами до самого часа испытания?
Женщина была очень молода и, по всей видимости, чрезвычайно горда и выражала себя столько же словами, сколько и жестами: иногда изящными, а иногда широкими, стремительными. По тому, как ее описывал Гавейн, она очень походила на Рагнель.
Берсилак был хорошим хозяином, и весь свой дом он предоставил в распоряжение рыжеголового воина. После стольких дней в седле Гавейн чувствовал себя скованным и легко ранимым, и Берсилак остался с гостем, показывал ему свои владения и рассказывал все, что знал о Зеленом Человеке. Хотя его видели немногие, ходила масса рассказов о его жестокости.
Пока они осматривали владения, Гавейн заметил, что за ними следует юноша – выше, чем остальные здешние люди, и не такой темноволосый. Он был внимателен, даже изыскан, и Берсилак обращался с ним как с членом своей семьи. Гавейн потихоньку спросил его о парне, хозяин пожал плечами:
– Это Гингалин. Выходец из северной ветви Номадийского клана, в котором люди до сих пор переходят за своими животными от пастбища к пастбищу. По его виду похоже, что он полукровка: наверное, его мать совратил какой-нибудь пикт, или в ночь летнего солнцестояния она сошлась с шотландским землевладельцем. Как бы то ни было, его отправили к нам, чтобы он учился вести себя цивилизованно, и мы приняли его в семью, как своего.
Вечером Берсилак предложил Гавейну пойти с ним на следующее утро на охоту, но воин был все еще слишком утомлен путешествием и не забывал, что у него остался единственный день перед дорогой в часовню. Поэтому он попросил разрешения остаться дома. «Удачная мысль», – признал хозяин и препоручил его заботам жены.
– Но, чтобы ты не подумал, что я о тебе забыл, – добавил с усмешкой Берсилак, – обещаю вечером подарить тебе все, что наловлю за день. Но и ты должен сделать то же самое для меня, – в его глазах светилось добродушие, и, разговаривая, он тянул себя за мочку уха. – Что бы каждому из нас ни встретилось, он должен отдать это другому. Ну, как?
Древние славятся своим пристрастием к играм и забавам, и, решив, что таков обычай здешних мест, Гавейн, учтиво поклонившись, согласился с условиями.
В ту ночь он спал беспокойно. В сновидениях его преследовал образ Зеленого Человека и мучила мысль о номадийской королеве, с которой ему пришлось так давно расстаться. Ее он искал, а Зеленый Человек охотился за ним. Они неслись по страшной равнине, и воин потел и вертелся на матрасе, пока с криком не проснулся и не сел, стараясь сбросить с себя кошмар.
– И тогда я увидел жену Берсилака. – Рыжеголовый воин помедлил и поднял глаза к потолочным балкам – они блестели то ли от слез, то ли от воспоминаний. – Она стояла у окна в моем закутке, и, когда отодвинула тяжелую занавесь, комнату заполнил яркий утренний свет.
– Что за чудный день, – воскликнула она, бросаясь ко мне с протянутыми руками. В ней были все прелести жизни, которую я должен был так скоро потерять. И мне захотелось обнять женщину, чтобы увериться, что в тот миг я еще не умер. Поистине, мне оказалось не так-то просто сдержать желания нас двоих.
Последовала долгая пауза, потом принц оркнейский вздохнул и допил эль.
– Положение было не из приятных. Как христианин, я не мог лечь в постель с женой приютившего меня человека. Но когда я отказался от нее, женщина стала меня упрекать, напомнив, что я нарушаю клятву приходить на помощь всем дамам. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда она рассмеялась и, обратив все в шутку, повернулась, чтобы уйти.
Но у двери жена Берсилака сняла стягивающий талию пояс и подала Гавейну.
– Человека, который его носит, он хранит от насильственной смерти, – объяснила женщина. – Ты можешь воспользоваться им завтра в часовне Зеленого Человека.
Гавейн принял талисман. Зеленый с золотом, он был украшен символами и письменами древней магии. Быть может, и в самом деле он мог отвести смерть от руки древнего бога.
Он поднял глаза на хозяйку и почувствовал, как в крови закипает надежда выжить. Женщина нежно посмотрела в ответ и дотронулась пальцами до шрамов на щеке, расцарапанной при расставании с Рагнелью. Воин был растроган, и на его глазах показались слезы.
Вечером все много веселились, хотя вернувшийся домой Берсилак признался, что добыча весь день ускользала от него и поэтому ему нечем обменяться с Гавейном.
– И мне тоже, – ответил воитель, а сам вспомнил, как нелегко ему удалось избежать ласк хозяйки в постели. На мгновение он подумал, что следует отдать зеленый с золотом пояс, но, испугавшись, что без него потеряет жизнь, решил сохранить подарок в тайне.
В последний вечер они пировали, а когда веселье утихло, Берсилак позвал Гингалина.
– Завтра, когда ты пойдешь разыскивать часовню, он станет твоим проводником, а если пожелаешь, будет выполнять роль оруженосца и понесет щит.
Гавейну понравились манеры юноши, и он отдал ему доспехи и оружие, а когда настало время идти спать, сердечно обнял хозяина. Берсилак пожелал ему всего доброго и пообещал молить Богиню утихомирить Зеленого Человека, когда противники встретятся.
Ночью воитель не сомкнул глаз и задолго до рассвета повязал под рубашку магический пояс и вместе с Гингалином отправился на поиски часовни таинственного Зеленого Человека.
Утро оказалось холодным и мглистым, и оруженосец повел Гавейна сквозь дымку и стелившийся над землей туман. Капли падали с деревьев и папоротников, то и дело на пути попадались островерхие скалы. Наконец они вышли на упрятанную в чаще поляну. Лес расступился, и перед ними оказался древний седой могильник, возвышавшийся рядом с ключом, который пробивался сквозь белые ледяные торосы, так напоминавшие птичьи перья, будто изваяла их сама фея. Принц Оркнейский в изумлении смотрел на открывшуюся перед ним картину.
С одной стороны в курган вел вход, и оттуда доносился ужасный, проникающий в самую душу металлический скрежет, словно точили клинок. Этот звук вместе с ударами сердца проникал Гавейну прямо в кровь.
– Это место было более языческое, чем часовня, – продолжал, перекрестившись, Гавейн, а другие воины в зале делали знаки, оберегающие их от богохульства. – До самого верха курган порос травой, а с одного бока чернела дыра, служившая входом. Я уже видел такие могильники, потому что придны часто разбивали лагерь рядом с ними и свободно входили в Святые Холмы.
Рог наполнили снова. Рыжеволосый воин утолил жажду и повел рассказ дальше.
– Тут Гингалин предложил мне отказаться от испытания и вернуться в Камелот, так и не повстречавшись с Зеленым Человеком.
Оруженосец пообещал никому не рассказывать, если Гавейн предпочтет спасти жизнь и не пойдет к чудовищу. Ведь условия испытания были туманны, можно, например, перепутать день… «Вы вовсе не обязаны идти навстречу собственной смерти», – серьезно заметил Гингалин.
Гавейн посмотрел на юношу, тот выдержал его взгляд и сам устремил взор из-под темных бровей. Что- то в его взгляде смутило воина. Уж не дьявол ли это, подосланный отвратить его от испытания, внезапно подумал он.
– Не желаю, чтобы обо мне говорили, что у принца Оркнейского не хватило смелости предстать перед древним богом теперь, когда он нашел себе нового, – резко ответил он в то время, как они обогнули могильник и остановились перед дырой.
– Выходи! – закричал оркнеец, стараясь заглушить звон точильного камня. – Выходи и увидишь, что
