зная, что я так близко. Из всех сыновей Моргаузы он казался самым трудным человеком, жестоким и хитрым одновременно, и я никогда не могла с ним ладить.
– Я больше склонен верить Борсу, чем этому святоше, – заметил Гавейн. – Борс кристально честен и не привык врать.
– Не знаю. – Агравейн поигрывал кинжалом: то легко выдергивал его из-за пояса, то крутил пальцами, то засовывал обратно. Как большинство рыцарей, он редко сидел спокойно, всегда оттачивая свое военное мастерство. – Он ведь сам племянник Ланселота. И наговорит что угодно, чтобы ради отца этот пустой и надутый парень выглядел поприличнее. Знаете, – он понизил голос, – я не верю этому бретонцу. Вы никогда не думали, что, если бы не защитник королевы, мы были бы намного ближе к Артуру?
– Глупости, – объявил Гарет, поднимаясь, как сторожевая собака, на защиту хозяина.
– Кроме того, – добавил Гавейн, – Ланс переехал жить в Нортумбрию. Обвинять человека, которого здесь нет – не делает тебе чести. На твоем месте я бы думал, как лучше служить королю, а не марать репутацию соратника.
Милый Гавейн. Я вернулась к работе, радуясь тому, что он своей крепкой рукой успокоил ненадежного брата.
На следующей неделе дороги открылись полностью, и королевские гонцы со всех сторон ринулись к нам с новостями. Народ не бунтовал, кое-где жаловались, а кое-где появились проблески надежды. Увейн очистил северные подступы к Нортумбрии от саксов и сообщал, что построил, новые здания в Тирлингсе и Яверинге. Он приглашал, если сможем, посетить его летом. Артур прочитал послание вслух, и его бровь поднялась.
– Наверное, стоит воспользоваться случаем и укрепить наши связи, – предположила я, и Артур кивнул.
– Поедем летом его проведать после того, как переведем двор в Карлайл. – Мое сердце забилось: я давно уже не была дома, а год, когда мы ездили в Регед, всегда выдавался хорошим. Кроме того, оттуда было гораздо ближе до Джойс Гарда.
Внезапно на третьей неделе мая из Карбоника приехал Персиваль. Как обычно, он появился, когда мы обедали, и Лукан воспользовался случаем, чтобы торжественно объявить о его прибытии.
Младший сын Пеллинора спокойно пересек круг и преклонил колено перед Артуром. На голове его по- прежнему буйно вились кудри, а глаза лихорадочно блестели, как перед началом испытания. Но в остальном ему, кажется, удалось справиться со своей неуемной энергией. Я размышляла: успокоило ли его время, или новая манера стала следствием какого-нибудь мучительного опыта.
– Встань с колен, – приветливо произнес Артур, – и расскажи нам, как идут дела в Карбонике. Мы жаждем услышать новости.
Зал притих. Все глаза и уши обратились к Персивалю. Мне показалось, что даже лица, вырезанные на деревянных опорах, застыли, подражая людям. Я представила, как Красный Дракон, затаив огненное дыхание, ждет, что скажет юродивый.
– Печаль и чудо вместе, – загадочно начал он. – Они вместе приходят, вместе уходят и вызывают благоговейный трепет.
Недовольный ропот пронесся по залу. Одно дело слушать ради удовольствия, как Персиваль вьет нить волшебной сказки, совсем другое – получить такой странный ответ, когда ждешь новостей.
– Ты привез с собой Грааль? – выкрикнул кто-то, но Персиваль только покачал головой.
– Где же он тогда? – спросил Грифлет.
– Исчез. Исчез на небесах. – Тень пробежала по лицу Персиваля, но он заулыбался снова, когда начал говорить о Галахаде. – Когда он стал королем Карбоника, Мертвая земля принялась возрождаться – воды вернулись в русла рек, на лугах зацвели цветы. Прилетели птицы, лошади принесли жеребят, урожай вызрел богатым, и целый год страна благоденствовала. Так и предсказывал Галахад, когда возвращался к старым традициям, потому что видел в граале связующую нить между христианством и язычеством. Поэтому вокруг слышались хвалы и Христу и Богине. Я никогда не видел Галахада более счастливым. Он садился на обрыве или забирался на самую высокую точку крепостной стены и смотрел вокруг, наслаждаясь возрождением земли.
Тут голос Персиваля сделался тихим и скрипучим, и он опустил взгляд на угли в очаге. Я почувствовала перемену, и холодный страх заполз в мое сердце, а Персиваль продолжал свой рассказ о юноше, который не позволил свершиться королевской клятве в будущем.
– Люди любили нового короля, славили и восхваляли его, но Галахад всегда оставался скромен и говорил, что это не он, а грааль принес им избавление. Когда подошел праздник костров, он попросил меня помочь свершить тайный ритуал, пока остальные танцуют вокруг огня и радуются приближению лета. И вот, когда музыка и веселье были в самом разгаре, мы незаметно ускользнули и исчезли в тени. Он нес чашу Амид и направлялся с холма на дальнее поле.
Полная луна свободно и открыто неслась по небу, и в ее свете складки холмов выглядели так, будто Богиня, лаская пальцами поверхность земли, оставила на ней борозды. На верхнем краю поля Галахад остановился и, обернувшись, стал любоваться окрестностями, как любовник любимой. Наконец тихая радостная улыбка озарила его лицо и он помолился Матери. Словно в ответ странный призыв потревожил ночной воздух. Прежде чем я понял, что он собирается делать, Галахад выхватил кинжал и быстро полоснул себя по запястью. В лунном свете хлынула кровь, густая и черная, а он держал руку над чашей Амид, позволяя, как и она, истекать своей жизни в грааль.
От изумления все затаили дыхание, а Персиваль замолчал, чтобы смахнуть слезу со щеки. Не в силах поверить, всхлипнул потрясенный Борс, и у меня в горле застрял комок от жалости к светлому живому мальчику, которого мы все так любили.
– Сначала Галахад шел через поле, держа руку над сосудом так, чтобы кровь попадала в него, потом перевернул ее, и темный, густой, пахнущий солью поток хлынул на землю, обеспечивая грядущую жизнь Карбоника. Я хотел остановить его, перевязать рану, уложить на поле, но Галахад только тихо покачал головой. Он был полон решимости исполнить предназначение, величественнее своего собственного. И вот я шел рядом, поддерживая Грааль, а потом и его самого, когда он попросил не дать ему упасть.
Мы ходили взад и вперед по земле, сначала пересекли поле, потом пошли зигзагом, а он все слабел. Кожа сделалась липкой, разум блуждал далеко, и он призывал Христа, Великую Матерь, а иногда Амид. Больше я его поддерживать не мог. Мы остановились у развесистого орехового куста, под которым устроилась овца с ягненком. Я прогнал животных и усадил поудобнее Галахада, чтобы из своего укрытия он мог смотреть на землю, которой отдавал жизнь. Лицо его сделалось белым, как луна, но в глазах светилась одна лишь любовь. Он прошептал последние слова:
– Все кончено. Я исполнил клятву. Персиваль воздел руки, будто хотел предложить это чудо богам и людям, но голос его осекся, и он беспомощно смотрел на свои ладони. В зале все замерли. Наконец с тяжелым вздохом юноша опустил руки, но, продолжая рассказ, по-прежнему отводил в сторону глаза. Может быть, так ему было легче переносить горе.
– Я вырыл могилу на том же месте и похоронил его вместе со святым Граалем. Мне показалось это правильным, и я не хотел, чтобы кто-нибудь еще принес такую же жертву – на будущий год, через год, через два… Мне хотелось, чтобы он лежал поближе к колодцу моей матери, там, где с незапамятных времен собираются древние боги, но это было слишком далеко от перепаханных полей… А он должен был покоиться там, откуда мог видеть богатые урожаи, которые принесла его смерть.
Это случилось почти месяц назад. Сначала, узнав о смерти молодого монарха, народ в Карбонике пришел в смятение. Они горестно его оплакивали, потом выбрали другого короля. Некоторое время я бродил вокруг того места, не зная, что делать дальше. И наконец отправился к материнскому колодцу. Там, под сенью ее гробницы, я услышал голос, призывавший меня рассказать историю Грааля в Камелоте, при самом благородном в мире дворе, откуда началось испытание.
Персиваль закончил свое повествование и стоял перед нами, точно зачарованный. Рассказ о судьбе Галахада совершенно его опустошил. Его обычно живые глаза хранили нежное отсутствующее выражение, как у ребенка, который только что проснулся и в полудреме вспоминает умчавшиеся грезы.
Среди рыцарей послышался печальный и горестный шепот. Одни открыто оплакивали юношу, которого знали так недолго, другие рассуждали о том, что такое грааль, третьи хвалили Галахада за то, что он был таким верным другом в жизни и смерти. Сама я думала о Ланселоте и о той муке, которую ему предстоит
