После этого наступила тишина, и я изнывала в камере, отрезанная от друзей и свободы…
Могло оказаться хуже: страж не заковывал меня в кандалы. Кухарка каждый день посылала поднос горячей еды, и через высокое окно я могла смотреть на верхушки деревьев и небо. Даже полные безделья долгие дни не казались такими ужасными. Мучения приносила ночь.
Страшные сны – отвратительные кошмары, преследовавшие меня в моменты ужаса с самого детства. Я видела отца на вершине кострища на празднике костров. Он плясал и подпрыгивал там, только теперь не бросал в середину, как в жизни, тлеющие головни, а танцевал в самом центре этого ада, не пытаясь спуститься вниз, бесконечное число раз отдавая жизнь за свой народ, и я рыдала и просыпалась в слезах.
Или смех Морганы. Вкрадчивый радостный смех, потому что я потеряла ребенка. Гнев и беспомощная жалость к себе переворачивали все у меня внутри, и, когда я просыпалась, меня сильно мутило.
Но хуже всего, когда мне снился Артур, медленно, неотвратимо пронзаемый в сражении копьем, после того как вызвал на бой похитившего меня Маэлгона. Смертельно раненый, в последней агонии он слал мне сквозь сон все новые и новые волны боли, тянулся ко мне из темно-кровавой лужи отчаяния, и с криком я приходила в себя.
Так возвращались самые сильные страхи моей жизни, преувеличенно-гротескно шествовали передо мной в темноте. А когда они на короткое время исчезали, я молилась. Так же страстно, как за Ланса, когда он был недалек от смерти. Теперь я молилась, чтобы его миновали опасности и чтобы суд признал нашу невиновность.
К моменту суда мои глаза запали от недосыпания, дух ослабел от пережитого. Я медленно прошла через огромную комнату и как подкошенная рухнула на простой стул с жесткой спинкой, так непохожий на тот, резной, каким я пользовалась в свою бытность королевой. На том по крайней мере были подушки. Но Агравейн указал мне на этот.
Судьи на этот раз не было. Никто не согласился взяться за работу после того, как от нее отказался Артур. И в судей зачислили всех домашних. Я медленно обвела глазами комнату, с удивлением заметив в ней столько незнакомцев. И лишь изредка попадались родные лица: Инид и Элизабель сидели вместе, Линетта с новорожденным на руках, Фрида держала на коленях внука, повариха так и не успела снять передник. Присутствовала там и Нимю, но она, как и положено жрице, держалась ото всех в стороне.
Я видела, как ерзали среди мужчин рыцари – поправляли перевязь, рассматривали сапоги, поигрывали кинжалами. Гарет и Грифлет поймали мой взгляд и ободряюще улыбнулись, Гавейн уставился в потолок, Кэй расположился рядом с Артуром, а по другую сторону сел Паломид и что-то шептал королю на ухо. Иронсид избегал моих глаз.
С обвинениями против меня выступил Агравейн. Он расхаживал с важным видом в небольшом свободном пространстве посередине собравшихся и подкреплял свои аргументы театральными жестами.
– Захвачена в собственной спальне, – с ударением произнес он, – голой в объятиях любовника…
– Я не была голой, и мы стояли, – попыталась я перебить обвинителя, но голос оказался настолько слаб, что Агравейн не обратил внимания на мое замечание.
Сжимая в руке письмо Морганы, смазливый оркнеец заявил, что Артур достоин лучшей жены. Я разглядывала его и размышляла, что его заставляло так обрушиваться на меня. Его ревность к Ланселоту была хорошо известна, как и приверженность фее Моргане, которая сняла с него грех убийства матери. И все же возводить на нас обвинения в любовной связи и доходить до обвинений в измене было просто нелепо. Я слушала его бред и никак не могла принять всерьез, настолько дикими казались все его измышления.
Потом в мою защиту поднялся Бедивер. Он указал на слабости в утверждениях Агравейна, на отсутствие улик и тот факт, что Моргана однажды сама пыталась убить Артура с помощью своего любовника Акколона.
– Что это, дурная шутка? – насмешливо произнес он. – Госпожа озера обвиняет жену верховного короля в том, в чем виновата она сама. – Нет ни малейших доказательств, чтобы подкрепить обвинения Агравейна, – продолжал он. – Зато многолетняя верная служба Круглому Столу доказывает безупречность помыслов королевы и Ланселота. Бретонец привнес в Братство честь, изысканность и отвагу, а миледи – человечность, чтобы оно отличалось от обычного сборища воинов. Разве не была она всегда рядом, чтобы выслушать ваши проблемы и поддержать в трудностях, не радовалась, когда вы побеждали?
В качестве последнего аргумента Бедивер напомнил двору, что, согласно древней традиции, кельтские женщины вправе выбирать партнера себе в постель по его достоинствам. И если бы я решила воспользоваться этим правом, что было бы естественнее, чем остановить свой выбор на личном защитнике и лучшем воине королевства?
Когда Бедивер кончил, я вздохнула с облегчением. Я умоляла его строить защиту так, чтобы не бросить на Артура как на мужчину никакой тени. И со своей задачей Бедивер справился блестяще.
Защита оказалась энергичной и великолепной. Каждый бог, которого я молила, каждый дух, к которому обращалась, руководил красноречием Бедивера. И если бы у меня хватило сил, в конце речи я бы зааплодировала ему.
Его слова возымели действие – новички с интересом, а может быть, с уважением взглянули на меня, в то время как остальные закивали головами, рассказывая друг другу, какие я оказала им благодеяния и как беспокоилась о них. Надежда, что правовая система Артура, пробившая с таким трудом себе дорогу, может вынести справедливое решение, придала мне силы. Я распрямилась на стуле и решительно взглянула на своих обвинителей.
И в этот миг вперед выступил епископ из собора Карлайла – тот самый человек, которого Винни убеждала меня развлекать. Он постарел, достиг почтенного возраста и с длинной белой бородой выглядел добрым и мудрым, когда опирался на пастуший посох. И громовым голосом он решил мою участь…
– А можешь ли ты утверждать, что невинна и в измене духом так же, как и телом? – спросил он.
– А какое вы имеете право судить мой дух? – вспыхнула я, пораженная его правотой.
Но в тот миг, когда слова слетели у меня с языка, я глубоко пожалела о них. Патриарх отвернулся от меня к слушающим с изяществом прирожденного оратора.
– Вот, дети мои, вы и узрели, в чем заключается опасность, когда объятая гордыней королева-язычница управляет христианской страной. Необузданная гордость неизбежно приведет и к другим грехам: сластолюбию, измене мужу, тщеславию и дурным замыслам ради собственной корысти. Я слышал, что королева разрушила истинный союз Ланселота с Элейн и прогнала девушку со двора для того, чтобы постоянно иметь любовника рядом. Что это такое, если не превышение власти? Не использование положения в личных целях? И после этого она смеет без тени стыда оставаться с вами.
Епископ сделал паузу и повернулся ко мне, рука взвилась и, описав дугу, замерла – все посмотрели туда, куда указывал его обвиняющий перст: там, пригвожденная его словами к стулу, сидела я.
– Смотрите на нее, – призывал церковник. – Даже сейчас, уличенная в преступных деяниях, она ведет себя вызывающе. А ведь спасение ее лишь в том, чтобы исповедаться в грехах, оставить гордыню и предать себя Богу и мужу.
Вот тогда я поняла, что дело проиграно. Холодок заполз в сердце, и я опустила голову, чтобы присяжные не заметили в глазах отчаяния. Епископ, конечно, принял мой жест за раскаяние.
Пока они обсуждали решение, я оставалась в камере, а когда за мной пришел Лукан, чтобы отвести обратно в зал, по его щекам катились слезы. Элизабель держалась рядом, видимо, чтобы подхватить, если мне станет дурно. Я избегала смотреть на Артура и обводила глазами лица хорошо мне знакомых людей, но язычники и христиане – все были одинаково мрачны. Многие даже плакали. Другие отворачивались со стыдом. А некоторые презрительно взирали на королеву, которую они собирались вот-вот низложить и отослать в Регед. Я снова опустила голову.
Я стояла в сандалиях и длинном одеянии грешницы, давно лишенная короны, всех платьев и даже золотого шейного обруча, который я так любила. И наблюдала, как рушится образ языческой королевы, подходит к концу мое соправление в качестве равноправного и уважаемого партнера короля.
Они прислушались к обвинениям своего епископа, и я скорее услышала, чем увидела их вердикт: «Виновна». «Виновна». «Смерть на костре на рассвете».
Охваченная ужасом от услышанного приговора, я подняла голову. Низложение, ссылка, объявление вне
