Собчак: Нет, у меня есть еще один, последний вопрос. Мне это важно. Возвращаясь к критике игроков. Например, поведение Аршавина, помните, вся страна была слегка разочарована его интервью Петру Листерману про телок, при том, что у него есть жена и двое детей...
Хиддинк: Я ничего не знаю об этой истории и не могу никак ее прокомментировать.
Собчак: Неужели вы не видели это интервью? Все это обсуждали...
Хиддинк: Нет, никогда. А судить о чем-то, чего я не знаю, я не могу.
Собчак: Вам не понравились наши вопросы?
Хиддинк: Вы перебиваете, слушаете только себя.
Собчак: Мы перебивали не потому, что хотели прервать вас, просто, возможно, наш английский оставляет желать...
Хиддинк: У вас великолепный английский. Но вы хотите коротких ответов.
Собчак: Что вы имеете в виду?
Хиддинк: Вы хотите слышать только то, что хотите... Вы звезда.
Собчак: Ну почему же? Вы ведь тоже звезда. Вы считаете, быть звездой плохо?
Хиддинк: Нет, не считаю.
Собчак: Но вы таким тоном это сказали...
Хиддинк: Жаль, что ответы, которые я давал, вас совершенно не заинтересовали.
Соколова: Это совершенно не так! Простите...
Хиддинк: Нет, с вами никаких проблем нет. Дело в вашей подруге...
Соколова: Похоже, я могу загадывать желание – сижу между двух звезд...
Собчак: Я просто пыталась сказать, что это очень плохо, когда Аршавин, имея жену и детей, обсуждает телок. Я об этом хотела спросить вас всего-навсего.
Хиддинк: Я же сказал, что ничего не знаю об этом. Ответ «нет» вас устраивает?
Собчак: Нет, конечно. Но если другого нет...
Хиддинк: Все! Я пошел.
Космос и золото
Режиссер Алексей Герман-младший – призер Венецианского кинофестиваля – о том, почему, став лауреатом, он отправился на банкет для лузеров
Соколова: Вы как-то сказали, что кинорежиссер похож на капризную обидчивую институтку, которая обожает блестящие побрякушки. В Венеции ваш филым «Бумажный солдат» получил практически главную побрякушку. Институтка довольна?
Герман: Не совсем так. Я говорил, что режиссер – это нечто среднее между девочкой-институткой и прорабом на стройке. Это странно, но мне всегда казалось, что после такой награды что-то в моей жизни изменится. Что меня посетит состояние эйфории, я буду чувствовать себя великим. И вяло так подавать всем ручку...
Соколова: Для поцелуев?
Герман: Да. Но знаете, что интересно? Как я переживал за следующую картину, так и переживаю. Как мучился вопросом, как бы прожить достойно, так и продолжаю мучиться. Возможно, прибавилось уверенности. Мой отец говорит: можно презирать ордена, но лучше презирать, когда их имеешь.
Соколова: Вы теперь крутой?
Герман: У меня не та профессия, где можно всегда быть крутым. Сегодня ты крутой, а завтра – наоборот. Достижения быстро забываются. Режиссура – это бег на длинную дистанцию. Много моих товарищей, прекрасных молодых режиссеров, которые начинали с огромного количества статуэток, сейчас являются тяжелыми психическими инвалидами. Потому что ощущение, что ты – король мира, губит. Расскажу мою любимую историю про Венецианский фестиваль. После того как мне вручили статуэтку, нас повели на специальный банкет – только для лауреатов.
Собчак: А что, был банкет для лузеров?
Герман: Да. Это было как-то очень... по-русски. И разумеется, на банкете для тех, кому повезло, было пафосно и скучно. И я решил пойти на банкет для лузеров. Там все танцевали и было весело. За мной немедленно побежал мой агент, который сказал: «Алексей, вам туда нельзя! Зачем вам эти bulishit people?» И я осознал весь цинизм ситуации – мы снимали эту картину в чудовищной грязи. И вдруг взяли какой-то приз и стали гламурными. А, например, моя следующая картина может никаких призов не получить и тогда снова – добро пожаловать в ряды bulishit people. Такая жизнь.
Собчак: Мне кажется, вопрос не в перемещении в пространстве, а во внутреннем ощущении. В вашем ответе для меня, например, ключевым было слово «уверенность». Мне кажется, трудно быть уверенным в себе кинорежиссером, когда тебя называют Герман-младший. Когда над тобой нависает такой громадой папа.
Герман: Папа не может нависать, я его люблю.
Собчак: Ваш отец не видел двух ваших последних фильмов. Ваша неуверенность помешала их ему показать?
Герман: Нет.
Собчак: Папа не хотел их видеть?
Герман: Мой отец десять лет снимает тяжелейшую картину. Он делает это, периодически лежа в больницах. Это первое. Второе – папа настолько меня любит и за меня волнуется, что ему страшно будет мне сказать, если кино окажется плохое.
Соколова: Вы не хотите ставить отца в неловкое положение?
Собчак: Я, кажется, понимаю, что имеет в виду Алексей. Например, я вчера уговаривала своего молодого человека посмотреть фильм с моим участием. Он говорит: «Ты знаешь, мне кажется, это будет не очень хороший фильм. Поэтому я лучше не пойду его смотреть, чтобы ты потом не расстраивалась». Хотя у вас в семье, понятно, другой масштаб... И тем не менее вам не обидно?
Герман: Что значит – обидно, не обидно? Есть разные семьи. У нас такая.
Собчак: Семьи разные – это точно. Возьмем несколько фамилий. Бондарчук, Тодоровский, Герман. Мне кажется, у всех вас – «поколения детей» – должно быть ощущение слишком высокой планки, которую не перешагнуть.
Герман: Конечно, такая проблема есть. Конечно, хочется на этом фоне стать крутым, «взять высоту», перепрыгнуть планку.
Соколова: Насчет крутизны мне забавную историю рассказывала Энрика, жена Антониони, про Андрея Тарковского. Тарковский несколько раз гостил у Антониони на вилле. Микеланджело Антониони был очень богатым человеком – великолепным плейбоем и бонвиваном своего времени. У него был шикарный дом в Умбрии, лучшие машины и даже игрушечный радиоуправляемый флот.
Герман: Игрушечный флот! Хочу быть богатым и иметь игрушечный флот!
Соколова: Тарковский дико комплексовал, что Антониони признанный и богатый, а он бедный и звать его никак. Поэтому каждое утро он – загорелый и стройный – медленным шагом отправлялся к самой опасной в округе отвесной скале и прыгал с нее в море. Антониони каждый раз морщился.
Герман: Хорошая история. Я читал, как Тарковский был в Каннах на фестивале и у всех взволнованно и даже суетливо выяснял – какие сплетни, кто что получит? Когда я это читал, я думал, господи, зачем это ему, человеку, который снял «Рублева» – лучший фильм на Земле?! Что ему в этих побрякушках?
Собчак: Недавно вышла книга «Дневники Тарковского». Я помню одну его фразу оттуда. Что-то вроде: «Мы обсуждаем совместный проект. Меня пригласили поучаствовать. Я, Бергман и Антониони. При чем здесь Антониони?»
Соколова: Похоже, не давал покоя игрушечный флот!
Собчак: А какие сейчас понты у режиссеров?
Герман: Откуда я знаю?
Соколова: Я вас сейчас процитирую. По памяти. «Мне все равно, на чем подъезжать, но если у меня будет выбор между автомобилем узбекской сборки и „Феррари“, вряд ли я выберу узбекскую сборку».
Герман: Это какое-то старое интервью. Вы хотите, чтобы я сейчас сидел и врал? Конечно, я предпочитаю «Жигулям» «Феррари», которой у меня никогда не будет.
Соколова: Почему?
Герман: Потому что такая профессия.
