Ослепительная улыбка, сверкнувший вдруг взгляд.
— Почему она спряталась в монастыре, как ты думаешь? Ефросиния пишет черным по белому: и сирота я, и обесчещенная, искала силу в господе боге... Кто обесчестил Ефросинию? Мужчины, конечно же...
Она крепко охватила руку Евдокима горячей и сильной рукой.
— Ты очень красив. Знаешь это? И как себя чувствуешь, когда так красив?
Евдоким сжался — казалось, она дотронулась до раны, разъедающей душу.
— Я знаю. — Женщина отпустила его руку. — Ничто не ведет к добру, если чрезмерно.
Дима мыл чашки в мойке. «Она старше меня, — подумал Евдоким, — по крайней мере на два года».
То была последняя его мысль с трезвой оценкой этой женщины. Дальше мысли помчались быстро и страстно, и бесшумно распахнулись окна в жизнь — к солнцу и радости. Он разомлел, опьянел от этого ощущения — впервые, как себя помнил.
— Я получила премию, — сказала женщина. — И приглашаю вас на трапезу.
— Заметано, — сказал Дима. — Сегодня суббота — давайте ее обмоем.
— Выпьем, — согласилась она.
Евдоким вздрогнул от отвращения — ему становилось плохо от одного лишь вида бутылки или рюмки. На улице он засмотрелся на фрески, совсем свежие. Казалось, мастер только что унес свои горшки с красками. Синий цвет переливался в темно-желтый. Под коричневой коркой ржаного хлеба пылали костры преисподней. Черти были черные, а Сатана — ядовито-зеленый, как куриная желчь. Евдоким ему улыбнулся и кивнул заговорщически.
Он втиснулся в кабину какой-то машины и попросил подбросить его к ресторану «Приста». Водитель повез было, но, не доехав, остановился.
— Где-то стучит, — объяснил он. — Думаю, спереди...
— Сзади, — сказал Евдоким, прислушавшись.
Шофер обошел машину, присев возле колеса.
— А ведь ты не знаток моторов, сынок... Стучало как раз спереди.
Наконец приехали к ресторану. Евдоким выскочил из автомобиля и осмотрелся — перед освещенным входом скопились легковые машины. Рядом с ними, заботливо ухоженные, цвели розы. Ресторан экстра- класса. Евдоким был в самом своем лучшем — джинсах и белой спортивной рубашке. В заднем кармане хранились последние двадцать левов из месячной зарплаты. Он, конечно, был приглашен на ужин, но в худшем случае мог оплатить свою долю...
Он сразу увидел их — они сидели на террасе в легких креслах, рядом с большим фикусом. Женщина махнула ему рукой, и Евдоким, захватив по пути третий стул, подсел к ним.
— Ждем тебя, — сказала она и ослепительно улыбнулась ему.
Розовое платье на бретельках, голые плечи. Веснушки на лице и на плечах... Дима потел в сером костюме, в накрахмаленной рубашке с галстуком.
Официант шел к ним — нет, к ней, казалось, он хотел пригласить ее на танец. Играли вальс... Она заказала шницели, салаты и газированную воду.
— Не пью, — сказала она, — а ты? Аперитив?
Евдоким скрепя сердце заказал водку. Хотя бы маленькую порцию. В первый раз.
— Я за рулем, — заявил Дима, — а Драга — космическая женщина: не пьет, не ест хлеба и принимает таблетки, чтобы помолодеть.
Она загадочно улыбнулась.
— Я учусь заочно. Электронику изучаю.
Евдоким нервно рассмеялся.
— Электронику?
— Третий год, — кивнула она.
— Прекрасно.
— Вы вправду одобряете? Муж мне запрещал.
— Муж?
Посмотрев с отвращением на запотевшую рюмку, Евдоким спросил:
— А где твой муж?
Она беззаботно описала в воздухе круг.
— Где-то в Болгарии... Я разведена.
— И не думает больше выходить замуж, — сказал Дима, расстегивая воротничок рубашки. Черный, мохнатый, он излучал спокойствие молодого буйвола. — Кроме как за меня, поняла?
Оба переглянулись и рассмеялись. У них были свои шутки, и держались они как закадычные друзья, именно как друзья — словно не делили постель и хлеб. Евдоким стал озираться — большие зеркала, красное дерево по стенам, люстры из толстого стекла.
— Смотрят на тебя, — сказала Драга и дружелюбно кивнула, полуобернувшись к ближайшему столику.
Несколько девушек. Одна из них — в желто-оранжевых брюках — приветствовала его, махая рукой. Евдоким нахмурился — видел ее в первый раз. На сцену вышел какой-то человек и сообщил загробным голосом:
— Танго. Приглашают дамы.
Первые такты танго прозвучали как тихий, еле слышный ропот.
Драга вскочила и потянула Диму за рукав. Евдоким был настороже в ожидании приглашений. Девушки уставились на него в напряженном молчании, точно на сокровище какое. Та, которая махала ему, опередила всех и, положив руку ему на плечо, обняла за шею.
— Потанцуем? Меня зовут Фани.
— Евдоким.
Он нехотя поднялся.
Танцевали как все вокруг — близко, обнявшись. Он поискал глазами Драгу и ее кавалера. Они топтались на расстоянии друг от друга, увлеченные каким-то спором, резким, даже сердитым, неподходящим для сентиментального танго.
— Я знаю тебя. Ты работаешь в диско-клубе.
— Ага. А ты?
— На стройке. Надо же трудиться. Иначе не заработаешь на кусок хлеба.
— Не заработаешь, верно.
Евдоким слышал это от своей матери. Обернувшись, он хотел снова посмотреть на Драгу, но Фани повернула его голову к себе.
— Не засматривайся. У нее есть любовник.
И прижалась к нему.
Из-за чего же те-то ругались? Почти как супруги.
Фани непрерывно нашептывала ему что-то в ухо. Отца уже нет, мать — портниха. Она случайно оказалась в этом городе, он снился ей, и сейчас она работает у живодера Стамена Юрукова — этот тип снится ей ночами, как кошмарный сон.
— Хвалят его, — сказал Евдоким, успев на мгновение поймать взглядом ту пару — танцевали они, уже слитые воедино.
Драга вытащила из вазы крупную бело-кремовую лилию и держала ее в руке. Воплощенная невинность...
Фани села за их стол. Драга встретила ее воздушными поцелуями, точно посылала их с борта самолета. Начался бесконечный разговор. Вспоминали проценты и премиальные. Смеялись над какими-то людьми, известными только им. Фани клевала, как воробышек, крутое яйцо и пила лимонад.
— Сижу на диете, — объяснила она. — Посмотрите на мои брюки.
Встала, втянула живот — было место еще для одного кулака, если бы кто-нибудь захотел проверить, насколько она похудела.
— Катаюсь на лыжах и плаваю, — сообщила она.
Засмеялась — и все поняли, что хвалится сама перед собой: ведь настоящая экипировка для лыжника
