– Он хочет побыть со святым отцом, – возразила Франсуаз. – Помощник шерифа проводит его до больницы и проследит, чтобы он не потерялся в бачке с использованной бумагой.
Шериф приблизился к нам. Свою машину он поставил у самого входа.
– Мне не нравится то, что происходит, – сказал он. – И я еще не разобрался, не из-за вас ли вся эта заварушка.
– Может ли лгать человек, – спросил я, – с таким открытым и честным лицом, как я?
Шериф мрачно направился к двери.
– С той минуты, как я тебя знаю, – заметила Франсуаз, – не было и дня, чтобы ты не солгал хотя бы трижды.
– Тебе я никогда не лгал, – возразил я. Франсуаз засмеялась:
– Это потому, что ты мне доверяешь, бейби.
Шериф не произнес ни звука, и все же я почувствовал, что что-то произошло.
Я вынул из кобуры свой пистолет и медленно взошел по ступеням.
Франсуаз покачала головой, давая понять, что это не лучший способ заходить в полицейский участок.
Я толкнул дверь.
Шериф стоял на одном колене, наклонившись над тем, что лежало на полу. Когда сноп света, хлынувший из открытой двери, коснулся его шляпы, он резко повернулся, в руках его был пистолет.
– Тише, шериф, – прошептал я. – Это всего лишь мы.
Он поднялся, его глаза вновь смотрели вниз.
Я подошел к нему.
Пыльно-зеленая форма, представшая нашему взору, могла принадлежать только одному из помощников шерифа. Правая согнутая рука человека застыла на расстегнутой кобуре.
Он так и не успел вынуть свое оружие.
Ноги убитого были поджаты.
Так бывает, когда человек слышит что-то за своей спиной. Он инстинктивно нагибается, чтобы не получить удар по голове, и разворачивается. А что произойдет с ним потом, зависит от того, насколько быстро он это сделает.
– Черт, – произнесла Франсуаз, подходя к телу.
– Метко подмечено, – ответил я.
Я знал, что передо мной лежит один из помощников шерифа. Однако даже его начальник вряд ли смог бы сразу определить, кто именно.
У парня не осталось лица.
Человеческий череп, оскалившийся в предсмертном крике, высовывался из ошметков шеи. Белые позвонки уходили в посиневшие ткани.
На верхней части черепа еще оставались лоскутки кожи, но я не смог бы определить цвет спутанных волос.
То, что осталось от головы несчастного, покрывала светло-синяя слизь. В том месте, где открывалась шея, слизь успела смешаться с кровью и теперь впитывалась в тело.
– Проклятье, – прошептал шериф.
Он произнес имя убитого – значит, все-таки его узнал.
Слизь покрывала форму убитого мелкими каплями застывавших струек. Она блестела на полу, и в ее прозрачной поверхности отражалась тень движущегося вентилятора.
– Мозговой полип, – произнесла девушка. – Он высосал ему только голову, значит, успел насытиться раньше.
Я взглянул на пистолет в своей руке. Помощник шерифа не успел вынуть своего оружия. Или же решил, что оно ему не поможет.
– Проклятье, – вполголоса повторил шериф.
– В тюрьме Сокорро содержатся четверо полипов, – произнес я. – По-видимому, господин Ортега выпускает их подкормиться.
Шериф крепче сжал в ладони рукоятку револьвера.
– Альварес! – закричал он. – Альварес!
Я услышал, как ровно бьется мое сердце.
В помещении имелись две внутренние двери. Одна вела в камеры, в которых держали преступников до того, как переправить их в тюрьму. За второй находились помещения для допросов.
Только от нас зависело, какую из них выбрать.
Шериф взял свой револьвер за дуло. Рукоятка у него была тяжелой, ребристой, с двумя дополнительными пластинами по бокам.
Единственный способ убить мозгового полипа – раздавить его крохотный, не больше грецкого ореха,
