– Не сверни мне шею, – пробурчал я.
Франсуаз выпрямилась во весь рост и отступила на один шаг. Это позволило ей эффектно выгнуться всем телом и подчеркнуть линию высокой груди.
Затем она полусогнула ноги в коленях и мягко спрыгнула вниз.
– Не надо делать такое лицо, бэйби, – фыркнула Франсуаз, когда я бережно опустил ее на землю. – Я не толстая, просто высота большая.
– Все в порядке, Френки, – ответил я.
Сказав это, я снял с себя пиджак – мой любимый, мягкий, серого цвета, с едва заметными полосами. На правом боку появилась длинная широкая полоса, оставленная сапогом девушки.
Гниющая кровь и внутренности вампира обычно не украшают одежду.
Разве что только какую-то особенную.
Я аккуратно свернул пиджак и отбросил его подальше в темноту – не стану же я надевать его.
– Да, – промолвила Франсуаз, мечтательно глядя вверх, туда, где только что общалась с взбешенным вампиром. – Не каждый парень может похвастаться такой девушкой, как я.
Мартин Эльмерих сидел на кровати, и солнечный свет пробивался сквозь полузакрытые жалюзи на окне.
Все представлялось ему странным, словно в дурном, тревожащем сне. Такие сны приходили к нему и раньше; они появлялись внезапно и уже не оставляли его, не давали себя забыть, всплывая потом, наяву, в его памяти все новыми яркими подробностями.
Эти сны следовали за напряженными днями, когда Мартин уставал так сильно, что засыпал сразу же, стоило его затылку коснуться холодной подушки.
Обычно Эльмерих забывал свои сны сразу же, как только открывал глаза. Мать говаривала: «Куда ночь, туда и сон». Сны действительно уходили вместе с ночью, породившей их, и уступали место новому дню.
С новым днем приходили новая работа, новые проблемы, и у Мартина уже не оставалось времени на то, чтобы вспоминать ночные видения.
Но неспокойные сны он помнил.
Наверное, потому что сны эти мало чем отличались от его настоящей жизни. Это были странные сны; все в них было реально. Он видел людей, с которыми разговаривал днем; находился в местах, знакомых ему, а чаще всего очень знакомых; он был занят тем же, что занимало его мысли и дела наяву – день за днем.
Пугающая разница состояла в том, что этот реальный мир был наполовину вывернут наизнанку. Мартин брал предметы, но они вываливались у него из рук; он поворачивал ключ в замке, который отпирал наяву, наверное, тысячи раз, но дверь не открывалась; он говорил с людьми, но они не слушали его, не замечали.
Он шел по улице, и все смотрели ему в спину, следя за ним, и стыдливо отворачивались, стоило им встретиться глазами.
Наяву он мог сохранять контроль над ситуацией, но во сне, когда его сознание было расслаблено, события ускользали из его рук.
Это было странно, ибо Эльмерих понимал, что в жизни далеко не все подвластно ему, как и любому вокруг; в своих же фантазиях он мог быть свободен.
Почему же тогда во сне ему всегда было страшно?
Это казалось странным, наполовину понятным и наполовину темным, как эта лежащая на полу полоса света, разрезанная вдоль острыми планками жалюзи.
Он снова находился в своем сне – но это уже был не сон.
Почему?
Мартин сидел на кровати, упершись в нее руками; ему хотелось держаться крепко-крепко, чтобы водоворот событий не снес его и не увлек за собой, в бесконечность сна.
Кровать была низкой и продавленной; и это тоже было странно. Мартин не привык сидеть так низко, и запах в комнате тоже был чужим – нереальным.
Что же произошло?
Мартину оставалось только ждать; он прослужил в полиции двадцать один год и теперь лучше, чем любой из его прежних подопечных, мог представить себе работу полицейской машины.
Ловушка, в которую его заманили, была лишь последним шагом в проводимом против него расследовании. В настоящее время его фотографией располагали все полицейские от Гавани Гоблинов до Туррау, офицеры-пограничники, служба аэропортов.
Многие из них знали Эльмериха лично; кто-то из них называл себя его другом.
Теперь все они разыскивали его, желая поскорее надеть на него наручники. И забыть, что среди них завелся плохой полицейский.
Особенно спешат сделать это те, кто понимает Мартина и относится к нему с сочувствием.
Чем скорее Мартин исчезнет, тем быстрее они смогут забыть о том, что он поступал правильно.
Он решил, что переберется через границу; он сделает это ближайшей ночью – чем скорее, тем лучше. Полицейские не перестанут его искать, сколько бы ни прошло времени. А сейчас он мог только думать, думать и вспоминать.
