– Не скажу чтобы очень. – Шериф Бернс осматривается и прищуривает глаза, хотя стоит спиной к ветру. – Но если человек добровольно приходит жить сюда, не стоит удивляться, если потом он бросится под грузовик.
Бернс идет к ограде, за которой его уже ждет машина.
– Спасибо, что помогли мне войти, – говорит он. – Мне бы хотелось поговорить с вами, но не здесь.
– Мы приедем в город ближе к вечеру. У вас есть какие-нибудь развлечения?
– Когда перестает дуть ветер, здесь это считают развлечением.
– Я понял, шериф.
– А он честолюбив, – заметила Франсуаз, пока Бернс подходил к воротам.
Айвен не спешил их открывать – ему доставляло удовольствие заставить ждать помощника шерифа.
– И думает, отчего жизнь вынудила его занимать маленькую должность в маленьком городке… Ты не думала, почему он так ненавидит сектантов?
– Ненавидит?
– Вот именно.
Пока Бернс садился в открытый джип, его темные глаза пристально следили за постройками усадьбы – словно дома могли вдруг сорваться с места и наброситься на него.
– Он ненавидит их, ибо их жизнь, Френки, в точности соответствует тому, на что они годны.
– Думаешь, поэтому он мог убить Иеремию Клавенса? Франсуаз не любит размышлять попусту и стремится перейти прямо к делу.
– Пойдем осмотрим библиотеку.
Бревенчатые стены плотно зажимают ветер, и оттого он бьется еще сильнее.
8
– Мы не стали друзьями Соверина Риети после того, как помогли шерифу Бернсу, – произнес я, глядя на часы.
– Риети сам виноват, раз повел себя глупо.
– Вопрос не в том, моя медовая, кто виноват. Станет ли Соверин помогать нам после того, что произошло, – вот что главное.
– Ему придется.
Я кивнул, но по тому, как девушка скривила кончики губ, стало ясно: она не расценила мой кивок как знак согласия.
– Двенадцать часов, – сказал я, и ветер бросил к нашим ногам груду сухих листьев, словно подтверждая мои слова. – Братья по секте соберутся на общую медитацию. Так они постигают свое покрытое паутиной знание. Не спрашиваю тебя, хочешь ли ты присутствовать, – знаю, что нет.
Мне пришлось наклонить голову, входя в узкую дверь. Копоть покрывала низкий бревенчатый потолок, скрывая вырезанные на нем руны.
– Хорошо, что ты не сделала сегодня высокую прическу, Френки, – заметил я, пытаясь определить, насколько могу распрямиться. – Ты испачкала бы волосы.
– Тогда я снесла бы им крышу.
Люди сидели на длинных деревянных лавках, словно в соборе, но проход между сиденьями находился не прямо по центру, а у левой стены, и тем, кому предстояло сесть бозле правой, было необходимо проследовать длинным путем, наступая на ноги соседям.
Это было неудобно.
– Мы пришли рано, – брезгливо произнесла Франсуаз.
– Ты говоришь так, будто пришла на публичную казнь.
Люди и в самом деле занимались тем, что подсказывал каждому его недалекий разум. Одни разговаривали друг с другом – причем, как правило, сидя на разных лавках, очень далеко друг от друга, так что говорившему приходилось кричать, а слушавшему – поворачиваться к нему ухом с приставленной на манер совка ладонью. Таких пар было много, и оставалось только гадать, как они умудряются что-нибудь понимать в таком шуме.
Другие члены секты сидели, уткнувшись в книги, и вошедший стал бы в тупик, попытайся он найти хоть что-то общее в том, что стало предметом их внимания.
Толстые древние книги с пергаментными страницами соседствовали с новомодными изданиями в мягкой обложке и броским заголовком. Я увидел, как один из сектантов отрывает от книги, по всей видимости очень редкой, кусок пергамента; делал он это тщательно, прижимая край металлической линейкой, и мне стало любопытно, что именно собирается он сделать с оторванным клочком.
Он использовал его вместо закладки.
Некоторые читали журналы – в основном иллюстрированные. Были здесь выпуски по философии и сайентологии, общеобразовательные и посвященные развлечениям, несколько порнографических изданий.
Соверин Риети стоял на кафедре, далеко в глубине зала, и тихо говорил что-то людям в первом ряду.
