Существует три таких кольца. Как и у всех волшебных амулетов, у них есть хранители – по одному на каждое. Двое моих товарищей живут в Асгарде и никогда не уезжают оттуда. Другое дело я. Мне часто приходится покидать свою страну, но всякий раз я оставляю кольцо в надежном месте, полностью уверенный, что никто не сможет добраться до него в мое отсутствие.
И все было бы хорошо, но сложные и давно уже устаревшие ритуалы Великой Церкви требуют от меня носить свое кольцо во время церемоний. Это очень опасно, к тому же нисколько не увеличивает силу ритуала. Но традиции очень сильны, особенно среди кардиналов, и слишком часто заглушают голос разума.
– И то покушение на вас… – начал я.
– Да. Нападавшие пытались завладеть кольцом. Я не хотел рассказывать вам всей правды. Как вы можете догадаться, существование колец Зари хранится в строжайшем секрете. Поэтому я наговорил вам всяких небылиц о старых врагах. Вы, и это делает вам честь, не поверили мне…
– Почему же сейчас вы решились рассказать мне правду?
– В Великой Церкви ревностно хранятся традиции, но не тайны. Мне стало известно о вспышке философии Зла и о том, какое большое значение придает этому Конклав. Я продолжил расспросы и узнал, что кардиналы послали за провидцем в тюрьму Сокорро.
Я сразу же спросил себя – связано ли это как-то с нападением на меня, с попыткой похитить кольцо Зари. Древний мудрец доказал, что совпадений не существует, и поэтому я здесь.
Везти кольцо самому мне показалось слишком опасным, и я передал его доверенному человеку. Я был уверен, что принял все меры предосторожности, но увы. Как выяснилось, я ошибался.
– Что вы намерены делать теперь?
– Еще не знаю. Нападения на меня не прекратятся. Те, кто пытался похитить кольцо, на этом не остановятся. Я знаю – Конклав поручил вам расследовать странное пророчество. Думаю, у нас общая задача.
– У вас есть предположения, кто хочет украсть кольцо? – спросил я.
– У меня нет предположений – я знаю это наверняка. За амулетом охотятся сразу двое независимо друг от друга – аспониканский наркобарон Октавио Карго и один местный проходимец по имени Тадеуш Владек.
– И все-таки это кажется мне…
Чис-Гирей обернулся, желая убедиться, что Франсуаз, вышедшая отдать по телефону распоряжения Гарде, не может нас слышать. Я понял, что для асгардского поэта вошло в привычку обсуждать женщин за их спиной.
– …немного некрасивым – вы понимаете. Любовь – это прекрасное чувство, Майкл, но отдать свою душу демону, даже такой красавице – в этом есть что-то нехорошее, неправильное.
Он пригубил вино из высокого бокала.
Я смотрел на него и пытался понять, что им движет. Чис-Гирей не хотел оскорбить ни меня, ни мою партнершу. Не было это и «мужским разговором», дружеской попыткой направить меня на путь истинный, открыв глаза на недостатки моей любовницы.
У меня создалось впечатление, что Чис-Гирей начал этот разговор без особой причины. Просто ему пришла в голову эта мысль, и он даже не задумался, стоит ли ее высказывать.
Поистине, простота хуже воровства.
– Душа должна принадлежать человеку. – Чис-Гирей обхватил бокал ладонями.
Это было нарушением этикета.
– Отдать ее – значит фактически попасть в рабство к женщине. Мне это кажется недостойным.
У меня тоже были кое-какие мысли на этот счет.
– Вы поэт, Марат, – сказал я. – Тысячи лет поэты воспевали любовь с помощью выражений «раб прекрасной дамы» и «отдать сердце». Разве это не омерзительно? Только представьте, что вонзаете себе в грудь нож, вырезаете, как мясник, сердечную мышцу и окровавленными руками передаете этот подарок любимой. Вы находите это романтичным?
– Это всего лишь поэтический оборот, – возразил Чис-Ги-рей. – Нельзя понимать его буквально.
– Тогда как понять, где проходит грань между фигурой речи и фактами? Поэт не отдает свое сердце в буквальном смысле. Не значит ли это, что и воспетая им любовь – тоже красивость, эвфемизм, заменяющий строки: «член стоит, хочу…»?
Я надеялся, что мои слова шокируют Чис-Гирея и он прекратит неловкий разговор. Однако он добродушно захохотал, обнажая кривоватые темные зубы.
– У нашего поэта, Снежного, есть стихотворение, так там почти такие же строки, – сказал он.
– Не устаю восхищаться разнообразием Асгарда, – сказал я. – Впрочем, нелюбовь к демонам – сравнительно недавнее изобретение. В древности люди верили, что у каждого из нас есть свой демон. Это слово означало первобытную, природную силу, нечто вроде вдохновения. Почему бы не вспомнить «даймония» Сократа – считается, что именно демон сделал его великим философом.
Авторитет Сократа оказался слишком велик, чтобы Марат осмелился его оспаривать. Чис-Гирей молча приник губами к бокалу.
– Что же до отвратительного… Здесь вы, конечно, правы. Люди обожают все мерзкое и тошнотворное. Не просто делают это важной частью своей жизни, но даже восхищаются им, превозносят как нечто прекрасное и возвышенное..
Взять, например, вино. Вы прекрасно знаете, как его делают. Грязные люди топчут ягоды грязными, потными ногами. А потом все это сливается в бутылки. Говоря строго, сейчас вы облизываете потные
