Протиснувшись к выходу, я сворачиваю направо, затем еще раз направо и топаю по какой-то улице. На углу питаю табличку: «Фридрихштрассе». До границы отсюда недалеко. Если бы она была открыта… но ведь сейчас тысяча девятьсот шестьдесят пятый год!
Пересекаю широкую улицу: Унтер-ден-Линден. Ярко горят витрины. Прохожих мало. Обхожу освещенные места, однако назойливые фонари преследуют меня на каждом шагу. На следующем перекрестке сворачиваю с Фридрихштрассе. Тротуары тут еще пустыннее. Вокруг высокие здания, которые оживают лишь днем. Безлюдье угнетает меня. Такое чувство, будто ты весь на виду и покуда спрятаться.
Опять ныряю направо. Сверкающие огни. Изредка проезжают машины. Слева пустырь. Предупреждающие знаки: «Пограничная зона». Мысленно пытаюсь проникнуть туда. Там меня ждет свобода. Но какая? Я оглядываю новостройки Унтер-ден-Линден, ярко освещенные фасады, дальше виднеется стройплощадка на Маркс-Энгельс-платц. Перед внутренним взором, как на киноэкране, возникает страна, по которой я проехал, новые города, новые заводы, школы, больницы, детские сады… родина. В горле застревает комок. Я стискиваю зубы.
Разве я не причастен ко всему этому? Разве я не готов был защищать родину? Не давал присягу в Народной армии?
От вопросов закружилась голова, я не мог на них ответить… Вернее, не хотел, уклонялся от ответа, потому что было стыдно произнести его… Это измена, предательство, хотя… Черт возьми, что я предаю? Родину, которая распахивает передо мной лишь тюремные ворота…
Впереди улицу пересекла патрульная машина. Страх гнал меня дальше. Это же Унтер-ден-Линден! Слева Бранденбургские ворота и… полиция.
Да что я — спятил? Скорее прочь отсюда!
Заморосил дождь. Я нырнул в подворотню, потом в другую. Всякий раз, меняя укрытие, я замечал, что дождь усиливается. Стоянье под арками длилось все больше, перебежки делались короче. А куда спешить, когда нет цели? Какая разница — минутой больше, минутой меньше… Если и удастся прорваться в Западный Берлин, там все равно спросят о причине перехода. Ладно, допустим, я навру, не, ведь ничто им не помешает исполнить приговор, вынесенный мне за уголовное преступление. Граница — не помеха, для розыска, его нити протянутся и через Западную Германию, может подключиться даже Интерпол. Стало быт? меня выдадут либо заставят отбывать срок в западногерманской тюрьме… Ну, а если, скажем, объяснить свои действия политическими мотивами? Но выдвинуть политические мотивы — значит признаться в убийстве Мадера! А его не убивал!
Я с отчаянием озирался вокруг. И почему обо всем этом: я подумал только сейчас, при виде государственной границы? Где же выход, где?
Глубокая апатия овладела мной. Ветер ворвался ущелье между домами, потрепал мне пиджак, забрался под рубашку, обдав влажным дыханием, и на время разогнал тягостные мысли. Текли часы. Я шагал по незнакомым улицам. Меня знобило, хотелось в тепло, но я не решался зайти в закусочную выпить кофе или рюмку водки.
У перекрестка я увидел киоск. На удивление он бы еще открыт. Мучительно захотелось есть. В очереди стоял всего четыре человека, но я еле дождался, пока получи две сардельки с булочкой на картонной тарелке. Я тут ж с жадностью проглотил их.
И лишь потом внимательно огляделся, досадуя на себя, что забыл об осторожности.
Итак, остаюсь. Здесь, несмотря ни на что, я дома. Н остаться на родине — значит жить вне закона. Я усмехнулся своей наивности. Что же раньше-то думал? Короткое замыкание, нервный шок? Чудно?!
— Нет, не чудно?. — Мюллер поглядел на меня. — Просто у тебя не было настоящего кореша. Вот из нас с тобой получится пара. Давай смываться, сегодня же ночью.
— Нет!
— Неужто раскаялся!
— Чепуха!
— Ну так давай попробуем. Со мной не пропадешь. Или хочешь всю жизнь любоваться на свободу через окно с решеткой?
Ни одной секунды. Потому и бродил по Берлину, искал выхода. Ведь должен же найтись человек, который честно разберется в моем деле! Вот о чем я мечтал…
— Эх ты, тряпка! Сначала храбришься с отчаяния, а потом смиряешься, как овечка. Только всего-то и понюхал границу, и тут же лапки кверху. Ну ладно, что было дальше?
— Не так уж много…
Надо было уходить. Я вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Пошарил глазами — не видно ли полицейской формы. Оказалось, на меня смотрела женщина, стоявшая возле киоска. Она была в просторном сером пальто, с поднятым воротником. В правой руке раскрытый зонтик, над самой головой, в левой — тарелка с сарделькой. Женщина медленно приблизилась ко мне.
— Будьте любезны, подержите секундочку зонтик, — попросила она.
Я машинально взял зонтик и смущенно смотрел на нее, пока она с аппетитом ела сардельку. По виду женщина была еще не старой. Мне понравились ее белокурые волосы и стройная фигура.
— Вы простудитесь без пальто. — Она критически оглядела меня.
Улыбнуться я не успел. К киоску направлялись двое полицейских. Я повернулся, чтобы уйти восвояси, но она не взяла протянутый зонтик. Ее глаза смотрели на меня понимающе.
— Спокойнее, — шепнула она и прижалась ко мне.
Я оценил ее находчивость и опустил зонтик пониже. Когда полицейские проходили мимо нас, она меня поцеловала.
— Только, чтобы выручить тебя, — сказала она смеясь и отступила на шаг. — Некуда деваться и боишься полиции? Знакомо. Пошли, может быть, сумею помочь. — Она взяла меня под руку и увлекла в ближайший переулок. — Выкладывай, на чем погорел.
— Я? С чего ты…
— Не ври. А то брошу тут одного, хоть и жаль.
Мы шли молча по темному переулку. Дождь лил не переставая. Я весь продрог.
— Говори уж, — потребовала она. — Тогда найду тебе хату да и, может, кое с кем познакомлю. Они выручат.
— Никто меня не выручит. Мне дали пятнадцать лет, а я удрал. Хотел через границу, понимаешь?
Опа внезапно остановилась и, прижавшись, заглянула мне в глаза.
— Хотел? — спросила она тихо. — А теперь передумал, так?
— Не знаю. И вообще больше ничего не знаю, — ответил я обескураженно. Лишь теперь, услышав ее вопрос, я почувствовал, насколько мною овладела нерешительность.
— И не пытайся, — сказала она. — Я боюсь за тебя.
— Почему?
— Потому, что ты мне нравишься, и все.
Я оторопело поглядел на нее. Любовные шашни казались мне сейчас просто дикими!
— Не надейся, — отрезал я.
— И не думаю. Я живу без всяких иллюзий. Больше рассчитываю на то, что от таких знакомств мне что-нибудь перепадет. Хотя иногда… — Она улыбнулась, взяла меня под руку и потащила дальше. — Ах, что думать о завтрашнем дне! Вот, смотри. Дойдешь до угла, увидишь там пивную. Заходи и жди меня.
Она взяла зонтик и убежала. «Не в полицию ли? — мелькнула мысль, но я тут же отверг ее: — Проще это было сделать у киоска». Успокоившись, я зашагал дальше.
Гудящий вентилятор возвестил о близости пивной. Струя теплого, душного воздуха, обдавшая меня сверху, манила, суля блаженство застывшим конечностям. Я осторожно открыл дверь и вошел. Закружились клубы дыма. «Сейчас все обернутся на меня», — подумал я. Но в кишкообразном зале человека три-четыре, не больше, равнодушно посмотрели в сторону дверей и тут же отвернулись. Низенький худощавый бармен за стойкой, наливая пиво, лишь мельком взглянул на меня и кивнул в ответ.
