Я поднял руку и дотронулся до замка перстнем, который носил на указательном пальце. Печать в форме пентаграммы вспыхнула, словно клеймо, и дверь медленно растворилась, не издав ни звука.
– Винченцо! – позвал я. – Винченцо!
В келье было темно, как в душе старика, разочаровавшегося в себе и в жизни. Я повторил имя снова, но ответом стало молчание.
– Думаешь, он здесь? – спросил я. Франсуаз поежилась.
Демон пламени, она ненавидит темноту и сырость.
– Винченцо живет здесь уже давно, – бросила девушка. – И почти не выходит.
– Да, – согласился я. – Тогда здесь открыли первый крематорий. Для стригоев это было святотатство. Церковь учила, что сжигать можно только еретиков. Праведных христиан следует хоронить в целости, чтобы потом они могли воскреснуть вместе с телами. Не хотел бы я, Френки, при этом присутствовать… В глазах вампиров кладбище осквернено. Вот почему один из них смог поселиться здесь, на освященной земле. Винченцо знает все, что происходит в Миланде, по крайней мере, о детях Тьмы. Какую бы тайну ни скрывала Маргарита, он должен слышать о ней.
Я сделал пару шагов вперед, и облачко пыли поднялось от занавеси, задетой моим плечом.
– Если все еще живет здесь, – заметил я. Темнота расступалась передо мной по мере того, как я привыкал к ней.
Потом я увидел Винченцо – сгорбленную фигуру, застывшую у дальней стены кельи. Он походил на вещь, оставленную здесь много лет назад и прикрытую старым, пропылившимся покрывалом.
– Жизнь – кара, которую Господь посылает нам, – прошелестел он. – А смерть – дверь к свободе.
Стригой медленно подходил к нам. Его голова была наклонена набок, шея вжималась в опущенные плечи. Тускло блестели медные глаза умертвия.
– Люди грешны, – продолжал он, – и, понимая это, выбирают страдание бытия, вместо того чтобы обрести покой загробного мира.
Серые пальцы вампира коснулись руки Франсуаз.
– Много веков назад я был свободен… Смерть отняла у меня душу, а вместе с ней и ответственность. Город стал моим охотничьим угодьем. Меня называли ночным ужасом Миланда…
Лицо, лишенное морщин, поднялось к девушке.
– Я был воплощением самых сокровенных страхов людей… И самым великим был страх обрести свободу. Потом я ожил…
Рука стригоя дернулась, потом бессильно опустилась. Он отвернулся.
– По мере того как смерть оставалась далеко позади, жизнь возвращалась. Обретая ее, я терял свободу. Теперь я всего лишь жалкая тень, вампир, прячущийся на дне кладбища Маегарда. Как же я хочу умереть снова…
Он повернулся и стал возвращаться во тьму – так же медленно, как и появился.
– Маргарита Сарнмир, – сказал я ему вслед. – Что ты о ней знаешь?
Стригой остановился. Резкий безумный смех вырвался из его груди.
– Зло, – прохрипел он. – Зло пожрало Сарнмиру, а вместе с нею и ее дочь. Древнее, страшное проклятие обрушилось на их головы. Теперь ничто, ничто не сможет освободить ее, кроме духа Боягорда… Но Боягорд спит, и горе тем, кто посмеет разбудить его.
Глаза вампира сверкнули, на мгновение став почти человеческими. Потом он опустил голову.
– Алеганд, – произнес я. – Как он с этим связан?
– Гроссмейстер? – Винченцо повел рукой, словно смахивая пыль с далекой, забытой полки. – Он, как и я, стал заложником жизни… Как оттянуть смерть – вот все, о чем думает старик. Безумец, он попытался переломить проклятие, но…
Голос стригоя стал затухать, пока не смолк.
– Что? – спросила Франсуаз.
Вампир шагнул в сторону, и пола его длинного одеяния сбросила на пол две массивные книги в кожаных переплетах. Они упали с тяжелым, протяжным стуком. Здесь, в полутемной келье, этот звук раскатился, как удар колокола.
Винченцо отшатнулся и еще глубже вжал голову в плечи.
– Нет, – вырвалось из его груди.
Он испугался, таким громким показался ему собственный голос. Следующие слова стригой произнес едва слышно:
– Я еще не готов к свободе. Я хочу жить… Пусть здесь, под землей, загнанный, как жалкая крыса, но все-таки жить. Поговорите с отцом Чериньола в Маурдане – два месяца назад я рассказал ему всю правду на исповеди… Скажите, что я освобождаю его от обета молчания…
Где-то над нашими головами ходили и смеялись люди, а вокруг них гнили мертвецы.
ГЛАВА 14
Джереми сидел на низкой кровати, бездумно вертя в руках ключи от машины. Юноше хотелось уехать, вырваться из душного дома родителей, где сами стены давили на него, лишая уверенности в себе.
Но он не знал куда.
