пальцы его крепче сжали перила.
– Что со мной? – тихо спросил он.
Память начинала покидать зомби, как уплывающий корабль медленно расплывается, уходя за горизонт.
Я поддержал его.
Странно, но у меня не возникло того естественного чувства отвращения, которое появляется, когда коснешься мертвого тела.
– Вы не помните?
Он несколько мгновений стоял, словно переводя дыхание. На самом деле, он пытался вернуть расшатывающиеся мысли.
– Я у себя в конторе…, – произнес он.
– Правильно. Пойдем дальше.
Абу Саффар зашагал снова, и я уже не мог определить – делает ли он это сам, глава департамента, вернувшийся в привычные стены, или бездумно выполняет мои приказы, как автомат.
Несколько гоблинов прошли по верхнему этажу. Увидев начальство, они по-военному отдали честь, а потом расползлись в разные стороны, как тараканы.
Я остановился у балюстрады и посмотрел вниз. Мраморная лестница казалась отсюда рекой, застывшей ледяными перекатами. Наверное, из-за нее чувствовался такой холод.
Зомби двигался со спокойной уверенностью, но теперь в его движениях сквозило что-то неуловимо неестественное. Он походил на лунатика, шагающего во сне.
Мне казалось, что кабинет Саффара, главы тайной полиции, должен отличаться от остальных. Сравнить было не с чем – я не собирался отправляться в экскурсию по зданию, – и все же вскоре я понял, что ошибался.
Все здесь было одинаково, даже двери. Ни на одной не виднелось номера.
Живой мертвец повернул ручку. Петли были хорошо смазаны, но когда мы проходили внутрь, мне показалось, что я слышу скрип и лязганье тюремной решетки.
Для тех, кто попадал сюда, ведомый агентами охранки, темница эмира считалась самым легким из наказаний.
Высокий поджарый человек стоял у письменного стола. Секретаршу я не увидел. Соглядатай поднял глаза, и в них я прочитал облегчение. Щеки у него были впалыми, словно между костями и кожей совсем не оставалось плоти.
– Рад видеть вас в добром здравии, мой господин, – сказал он.
– Я никогда не чувствовал себя лучше, – ответил Абу Саффар. – Наши люди, что, все еще дежурят у дома того изменника, Иль-Закира?
– Да, мой господин.
– Пусть уходят. Никуда он не денется, глупый чародей.
– Понимаю, – человек сделал глотательное движение, словно проталкивал в себя крупный камешек.
Я не сразу понял, что так он кивает.
– Вы хотите, чтобы колдун расслабился? Забыл об осторожности?
– Ты прав, Джоухар. Составь бумагу и принеси мне на подпись.
16
– То, что вы делаете, глупо, – сказал иглобрюх.
Нельзя сказать, будто это его расстроило. В его словах не было ни бурного негодования, ни осуждения – таким тоном он мог бы мне сообщить, что пошел дождь.
– И тем не менее, – мягко ответил я.
В нем самом не нашлось бы ничего мягкого. Он напоминал большого, раскормленного суслика, но вместо мягкой шерсти со всех сторон из него торчали острые иглы.
– Если человек грешен, он должен понести наказание. Таков закон.
Существо приподняло палец и ткнуло куда-то в потолок, где пучились сталактиты.
– Но разве милосердие не требует, чтобы ему дали еще шанс? – спросила Франсуаз.
– Милосердие?
Глаза иглобрюха выпучились, став в три раза больше. Я испугался, что они сейчас лопнут; но, по всей видимости, для него это был всего лишь привычный жест.
– Вы в Преисподней, моя дорогая. Доброту надо проявлять до того, как попадешь сюда. Потом уже будет поздно.
Абу Саффар стоял рядом со мной, неподвижный как кукла, в которой закончился завод. Б штаб- квартире охранки он подписал все нужные бумаги и гордо отбыл, оставив своих подчиненных в полном неведении относительно своей истинной судьбы.
Теперь мы находились в Лимбе – там, откуда, грешные души могут бросить последний взгляд на ушедшую жизнь.
